Марина Комарова - Калинка-малинка для Кощея

Красно-чёрный огонь ослепил, полыхнул, наполняя весь проход. Волки яростно завыли и тут же превратились в пепел. Лель вскрикнул и рухнул на пол, Горыныч пошатнулся.

— Ослабь огонь! — заорал Темнозар. — Ты сейчас всех спалишь!

Чёрная стена окружила Горыныча и обоих Кощеев, скрывая от моего пламени. Дивислав рванулся ко мне, ухватил за запястье и тут выпустил. Послышался запах горелой плоти…

Я резко опустила руки, к горлу подступила дурнота. Огонь безумной волной понесся по проделанному нами пути, сжигая всё, что встречалось. Снова раздался дикий вой, перелившийся в чудовищное многоголосье.

Меня потряхивало, ноги еле держали. Я бросила взгляд на Дивислава. Он был на ногах, только чудовищно побледнел. И рука…

Я шагнула к нему, лихорадочно соображая, как быстро излечить, но запнулась о камень и едва не упала. А в следующий момент Двурогая гора задрожала, от грохота заложило уши. Неведомая сила подхватила нас золотым кольцом и вышвырнула вверх.

Я лишь краем глаза успела заметить, что гора раскололась на две части, обнажая нутро, полное туманно-серебряных чудовищ и еще одного — страшного, почерневшего, потерявшего человеческий облик. Смутно можно было разглядеть обрывки ожерелий на груди да остаток кики на голове.

— Ну-ну, милая, — громогласно раскатилось по небу, — побаловалась и ладно. Что же ты так себя ведёшь?

А потом появился он… На золотой колеснице, запряжённой двумя конями, Рассветом и Закатом, в полном доспехе, сияющем так, что смотреть нельзя. Грозный, спокойный, могучий. Лук в сильных руках натянул, золотую стрелу, увенчанную оперением из дневного жара и ветра, приложил. Прицелился прямо в Ткачиху.

— Я что тебе говорил, забыла? — прогрохотал он.

Та нечленораздельно зашипела, рухнула на колени, протянула обожжённые руки, больше похожие на лапы дикого зверя.

— И слышать не хочу! — отрубил Богатырь-Солнце. — Деревню извела, род мой уничтожила. А теперь о пощаде молишь?! Не бывать тому!

Солнечное пламя рухнуло прямо на Двурогую гору, закрывая огненной завесой.

Сознание вдруг начало ускользать. Откуда-то появилась гигантская тень, расчертила золотое пламя широкой полосой.

— Калинов мост… — донесся шёпот Дивислава.

Но я больше ничего не видела, погрузившись во тьму.

— А я говорю, — никак не успокаивался Лель, — он к тебе теперь привязан!

В доме кощеев мы уже который день пытались оклематься от произошедшего. Рада оказалась прекрасной заботливой свекровью: кормила, поила и ждала, пока мы все восстановимся. Не спрашивала, на кой нас понесло помогать Змеиному царю и зачем мы притащили с собой Леля и Горыныча. Впрочем, последнего она прекрасно знала — друг же Дивислава.

Богатырь-Солнце прислал весточку, что беспокоиться не о чем — ткачиха больше Ушбань не потревожит. Зирьяна, как выяснилось, была украдена Ткачихой и погружена в состояние вечного сна. Богатырь-солнце забрал бедную девушку, сообщил потерявшему надежду Могуте, что будет искать способ её пробудить. На что волколак твёрдо заявил, что тоже не намерен сидеть сложа руки, и упросил забрать его вместе с любимой. Проникшись такой верностью, тот согласился. Так что теперь они вместе там ищут способ вернуть к жизни Зирьяну.

Вместе с разрушением Двурогой горы неожиданно умер Несебр. Оказалось, что он помогал Ткачихе и давал возможность убивать собственный народ. Уж что она ему посулила — неведомо. Только теперь стало ясно, кого же мы с Дивиславом видели в тот момент, когда исчезла бедная Елька. Нарядившись в туманную личину, он проник в её дом и забрал девчонку с собой — на поживу Ткачихе. Оставлять Ельку в Полозовичах было слишком опасно.

— Я очень рада, — пробормотала я, посмотрев окно. Там Забава и Костяш деловито собирали ягоды с кустов. Точнее, собирала Забава, а Костяш всячески скакал возле неё и мешал всеми лапами. Подруга наотрез отказалась уезжать из дома Кощеев, пока я не встану на ноги. Хотя… как по мне, у неё была еще одна причина, куда более весомая. Но… об этом пока говорить не буду.

— Ну, а что не так-то?

Лель устроился на кровати и подвинул к себе поднос с едой. Всё же из всех нас пострадал больше всего — Кощей и Горыныч сумели щиты поставить, а меня мой огонь не тронул. Следовательно, заботились о нем куда сильнее. И кормили соответственно. Стряпает Рада изумительно, да еще и помощницам своим спуску не дает, поэтому яства — пальчики оближешь.

— Говорят же, что всякая чудесницкая вещь чудесницкую кровь ищет, — сообщил он, наворачивая из горшочка гречневую кашу с мясом. — Вот он к тебе и потянулся.

— Мост ко мне потянулся? — оторопела я.

— Но явился же на защиту, когда ты была в опасности? И силой поделился, — здраво возразил Лель.

Я задумалась, уставившись на вышитый узор на белой ткани — Дивиславу рубаху принялась делать, красным и синим. А то негоже ходить только в расшитых черным вещах. К тому же кроме рукоделия я сейчас мало на что способна.

Калинов мост мне показывался ещё раз: когда оказалась дома. Словно проверял, всё ли в порядке. И при этом я снова почувствовала прилив сил. Ощущение было, что на самом деле он живой. И просто наблюдает. То ли кровь ему моя понравилась, то ли одичал совсем, в небытие-то сидеть.

Змеиный царь коварно улизнул ото всех расспросов, но он всё равно от меня никуда не денется. Ибо есть у Кощеев такая традиция — по рождению первого ребёнка праздник большой справлять и всех, кого молодые пожелают, приглашать на него. А Змеиный царь от меня никуда-а-а не уйдёт. Уж постараюсь.

— А по — моему, здорово, — поделил размышлениями Лель, разламывая краюху хлеба. — Моста еще ни у кого в защитниках не было.

Я фыркнула, выражая своё отношение к сказанному.

— Ну, смотри, — продолжал он как ни в чем не бывало. — Захочешь ты погулять ночью со своим желанным. Под луной да у реченьки на мостике постоять, за ручки подержаться. А тут — раз! — и мост свой.

Я медленно подняла взгляд на Леля. Повисла тишина. Друг насторожился, чуть нахмурился:

— Что?

— А ты замечал, — медленно произнесла я, — что луна на небе не появляется с тех пор, как мы здесь оказались?

Спустя девять месяцев.

— Не в восторге, вот честно, — искренне сказала я, удерживая любопытную Деяну на руках. Вот ребёнку всего ничего, а всё уже надо. Чую, едва она станет на ножки — бедный Кощеев терем.

Ручонки еще к интересующим предметам не тянет, но взгляд весьма осознанный. А глаза — серые-серые, все в папочку, прохвоста окаянного.

— Что? Всё плохо, да? — занервничала Забава, ухватила шкатулку с драгоценностями и затрясла над кроватью. Броши, ожерелья, кольца и серьги разноцветьем рассыпались по покрывалу.