Ульяна Соболева - МЕТАморфоза

Брови сошлись на переносице резко сжал мою руку выше локтя. Не нравится? Да, милый, паршивое чувство, когда тебя сравнивают. Мерзкое. Опустился немного? Отлично.

— Шутишь? Тебе тогда было тринадцать.

Смотрю в его глаза полные яростного недоумения и улыбаюсь, склонив голову чуть на бок.

— Нисколько. Зачем? Мне тринадцать, ему, — многозначительная пауза, серые радужки Лёши становятся темно-сизыми, — …это не имеет значения, тоже заботливый был. Поехали, в душ хочу, и я голодная. Кроме того, Оленька скоро позвонит. Волноваться начнёт.

Разжал пальцы, отбрасывая мою руку, надавил на газ, и машина со свистом вылетела на трассу. Я отвернулась к окну и улыбнулась — видеть его ярость одинаково вкусно, как и возбуждение. А то и другое вместе — крышесносно. Снова вверх…вверх…вверх. Я веду. Опять я.

Россия. 2001 год. Макар.

Глеб Николаевич поправил очки на переносице и внимательно посмотрел на собеседника. Не одной эмоции на гладко выбритом лице. Взгляд спокойный, сосредоточенный. Полное внимание оппоненту. Вызывает доверие и располагает к искренности. Очень участливо спросил:

— И когда это произошло?

И тем не менее под его взглядом молодой агент сильно нервничал, поправлял потными руками край скатерти на круглом столике в кафе. Нездоровый цвет лица, грязная и мятая футболка. Явные признаки затяжной депрессии.

Глеб Николаевич нахмурился. Ему не нравилось, как этот сопляк потеет и голос его не нравился и вообще смутно казалось, что тот или засветился, или нервничает, не тянет задание.

— Всего два дня назад. Самоубийство. Он направил машину с моста и всех похоронить решил. Они оба насмерть, а девчонка ещё живая, но в очень плохом состоянии, в реанимации лежит. Никто не даёт гарантий.

Глеб несколько минут молча покусывал свою щеку изнури, раздумывая. В голове складывались комбинации, композиции, всякие пазлы и картинки. Потом увидел, как паренёк опять нервно колотит сахар в чашке, перехватил его руку.

— Что случилось там? Чего ты дёрганый весь, а?

Тот поджал губы, поправил жидкую русую чёлку. В голубых глазах — усталость и страх.

— «Жучок» нашёл…вчера в своём номере. Не знаю сколько он там находился.

Глеб Николаевич спокойно допил свой чай, откусил овсяное печенье, аккуратно положил на край голубого блюдца.

— Ну и что? Ты из номера никому не звонил, со мной общаешься с улицы. В чем проблема?

— Не знаю. Мне кажется меня ведут.

Глеб Николаевич подозвал официантку заказал себе рюмку армянского конька и дольку лимона. Облокотился на спинку стула. Рано или поздно у каждого из агентов начинается психоз. Мания преследования, страхи, депрессии. От этого никто не застрахован. Пусть они больше роботы, чем люди, но срывы бывают. Иногда лёгкие, а иногда затяжные, как у Олега. Он уже не может работать хладнокровно. С каждым заданием все больше проколов, нытье, выпивка. А ведь хороший парень был. Умный, хваткий, симпатичный. Неплохие дела проворачивал, а потом — опа, и крыша съехала. «Был» …значит, о как. Аллочка Валерьевна непременно сказала бы что это изыски подсознания Макара и на самом деле он принял решение очень давно. Она любит всякие заумные вещи говорить, а он любит ее слушать. Она из пациентов душу вытягивает, эмоции, грязь, смрад, страхи. Сам Макар так не умеет. Официантка принесла коньяк поставила рядом с Глебом Николаевичем, посмотрела на Олега, но тот все ещё колотил сахар в своём холодном чае.

— Ты устал, тебе нужен отдых пару недель. Отправим тебя в санаторий. Отдохнёшь, здоровье поправишь.

Парень кивнул и отпил со своей чашки.

— Скажи мне, та девчонка, сколько ей лет?

— Двадцать.

— Фото есть?

Парень кивнул сунул руку за пазуху и протянул конверт Макару. Пальцы слегка подрагивают под ногтями «траурная» полоска. Макар содрогнулся от брезгливости. Он любил чистоту. Стерильность. Ни пылинки.

Несколько минут Макар внимательно разглядывал снимки. Очень красивая девушка с вьющимися каштановыми волосами и темными влажными глазами. Удачный снимок. Студийный.

Очень аккуратно положил фотографии обратно в конверт и поджал губы, постукивая подушечками пальцев по столу.

— Узнать о ней все: что любит, что читает, чем дышит, с кем спит — все. Чтоб сегодня информация была у меня на столе.

Парень радостно кивнул, вскочил из-за стола.

— Через час все будет.

— Вот и отлично. Закончишь и устроим тебе долгосрочный отдых.

«А точнее вечный».

Проводил Олега взглядом, снова достал фотографии и пробормотал себе под нос:

— Значит лучшие друзья…годы учёбы…совместные пикники…А потом десять лет только звонки и переписка. Вполне можно понять…иммиграция часто ставит барьеры. Особенно в восьмидесятых.

Глеб Николаевич достал сигарету, покрутил ее в тонких холенных пальцах и прикурил от позолоченной зажигалки. Постучал ею по столешнице, слегка прищурив раскосые черные глаза.

— Лучшие друзья…долги…тотализатор. Самоубийство…Дочь жива…Охренеть. Почему не раньше?

Макар встал из-за стола, оставив щедрые чаевые и уверенно, неспешна пошёл к выходу из кафе.

Он прогуливался по центральной улице, щурился от солнца, а следом за ним ехала служебная «волга» с охраной. Не беспокоили. Знали — он любит думать, когда ходит пешком. Макар остановился, и машина тоже остановилась. Он посмотрел на своего водителя и тот, тут же вышел и распахнул перед Макаром заднюю дверь.

— Поехали.

Макар долго смотрел в окно, своего рабочего кабинета, придерживая светло-голубую занавеску, поджав тонкие губы. В другой руке он мял то самое овсяное печенье. Приоткрыл форточку бросил крошки воробьям. Серые птички, быстро вспорхнули на подоконник, склевали неожиданную трапезу. Улетать не торопились — а вдруг ещё перепадёт. Макар отошёл от окна и вернулся к столу, потом снял трубку служебного телефона, набрал номер и тихо сказал:

— Прими заказ на срочную доставку. Адрес и подробности получишь в конверте. Убедись, что доставлена по назначению. Двойной тариф. Когда? Сегодня.

Макар сел за стол, достал фотографии из конверта и положил на столешницу, потом открыл ящик стола, вытащил толстую папку и выудил оттуда ещё одну фотографию.

Положил снимки девушек рядом и долго рассматривал. Едва уловимое сходство было. Скорее типаж. Только девушка из конверта смотрелась старше и менее броско чем девушка, чьё фото он достал из папки.

— Ёшкин кот. Так не бывает. Вот это фартануло так фартануло…Волосы чуть темнее…ресницы…, а так очень даже…десять лет не один день… — он присвистнул, сгрёб фотографии, сунул в картонную папку и закрыл в ящике на ключ.

Найса. Россия. 2001 год.

Никитин сидел в ванной уже полчаса. Зашёл после меня, щёлкнул замком и не выходил. Я примерно догадывалась почему его так выкручивает и ломает. Угрызения совести, чтоб его. А иначе и быть и не могло. Отмывается там, откисает и сожалеет о том, что зашёл со мной так далеко. Оленька, я нимфеточная и куча проблем впереди. Я села на диван, вытирая волосы белым махровым полотенцем. На секунду по телу разлилось приятное тепло. Так бывает, когда чувствуешь аромат, который вызывает волнующие ассоциации.