Мария Бородина - Куда улетают драконы

Дрожащими пальцами расстегнула ремень и стянула с него брюки. И закусила до крови губы, когда стало горячо и тесно. В эту ночь всё было иначе. Я позволяла ему быть страстным и неистовым и отвечала тем же. Тянула из него силы, делая его мощнее, царапала его спину, кусала горячие губы. И уже не боялась, что нас найдут или услышат. Я с удовольствием умерла бы в его объятиях сейчас. Эти мгновения обжигающей страсти того стоили.

— Я люблю тебя, — простонала ему в ухо. — Ты мой единственный, Эри…

Он зарычал. Так громко, что птицы в ветвях всполошились. Нашла его губы и сдерживала его и свой крик. Но как же хотелось отпустить себя. Остатки рассудка таяли с каждым движением, с каждым прикосновением. Со вздохом и жаром, что расплывался от живота к сердцу.

Мы долго лежали на смятых нашей любовью листьях, кутаясь в мой плащ. Эриман гладил меня по плечу и горячо дышал мне в волосы.

— Я ревную тебя, малыш. Ревную к прошлому, которое стёрто годами. К тем, кто был до меня, к тем, кто прикасался к тебе… кто целовал и дышал тебе в губы. Я ревную к настоящему. Ко взглядам и неловким прикосновениям твоих друзей и ухажёров. Ревную к будущему. К тому, где меня может не быть рядом, — он замолчал. Долго смотрел мне в глаза, а затем засмеялся: — Я даже к себе ревную! Так сильно, так неправильно, что мне кажется это когда-нибудь разорвёт меня изнутри.

— А я так же сильно ревную тебя, — я навалилась на Эри и взъерошила ладонью его волосы. — К твоему прошлому. К тем, что были задолго до меня, и к той, кому выпала честь оказаться первой. К Амрес, что живёт с тобой бок о бок. К этой клюшке белокурой, что на тебя набросилась на празднике. И даже к той девушке, — выдохнула, вспомнив прошлое, о котором давала знать лишь метка, — с которой ты танцевал в тот день, в Академии… За час до того, как Нэл… Мирелла рассказала о своих догадках, и мы ей поверили.

— Да я же танцевал и думал, как внимание твое привлечь! — рассмеялся Эри. Прости, что в этой жизни не дождался тебя. Считай, что я отплатил тебе за прошлую. Ведь я тоже был не первый, тогда… — он погладил мою щеку. В хрустальных глазах переливались искорки.

Я пригладила его кудри и пересчитала пальцами ресницы. Совсем как тогда, много-много лет назад, когда мы принадлежали друг другу в амбаре Академии. А пусть и не ведает, что никого, кроме него, не знала и не помню! Пусть это моей тайной останется.

И дальше так и будет. Не нужен мне никто больше.

— Мандрагора — это Пеан, — проговорила я в никуда. — Я видела его клеймо.

Эриман сначала шикнул, потом пробормотал:

— Не может быть…

— Может, — я нехотя кивнула. — Один из нас — предатель. Стал им, поневоле. Его невеста была заточена с нами, и, думаю, Леана шантажировали. Не удивлюсь, если частью его задания было разлучить нас.

— Вряд ли твой отец знал о нас, — хмыкнул Эри, целуя в губы. — Я так соскучился, что не могу тебя отпустить. Ты не замёрзла? — прижал меня к своему плечу и завернул сильнее в плащ.

— Мне с тобой всегда тепло, — провела ладонью по его шее, стряхивая остатки пепла. — И даже горячо. Слишком, чтобы отпускать тебя. Но… придётся, как бы больно ни было. Если мы рванём за пленниками сейчас, мы не справимся.

— Я заберу тебя завтра. Чего бы мне это ни стоило. Приведу полгорода, но спасу всех, — он потянулся и укусил легонько моё плечо. — Как же не хочется вставать… Ли-и-ин, будь осторожна. Я всё равно спать не смогу, но прошу тебя… Вездесущие, сохраните! — он уткнулся носом в ключицу и тяжело выдохнул.

— Любимый мой, — прижала Эри к себе, пытаясь впитать его без остатка. Его запах, блеск серых глаз, гладкость кожи, огонь прикосновений. — Прошу тебя, постарайся отдохнуть. Твои силы пригодятся, очень. И не забудь взять Викса с собой: он хорошо умеет усыплять.

— Не сорвётся он, когда узнает, что Нимеридис в темнице?

Сообщи ему об этом заранее и держи крепче. За пару-тройку часов остынет и всё взвесит. И решится. В этом я уверена.

— Тут бы самому сдержаться, — усмехнулся Эриман, заползая под плащ ладонью. Скользнул по талии вверх. — Сыграем свадьбу в конце месяца?

— А жёнам преподавателей можно учиться в Академии? — я усмехнулась и коснулась его губ лёгким поцелуем.

Он стиснул пальцы и коварно облизнулся.

— Конечно.

— Только я должна у мамы разрешение спросить, — выдохнула я.

— Я сам спрошу, — пальцы Эримана бродили по груди, а у меня всё меньше оставалось воздуха. Не думала, что буду так голодна… — Твоя мама гостит в особняке почти два месяца. Она знает, как ты важна для меня.

— Она, — я подскочила, — приехала?! И у тебя дома? И… обо всём знает? О нас? О том, что я тебя люблю? И ты ещё жив, Эриман?!

Эриман зарылся с головой под плащ и скользнул по разгоряченной коже языком.

— Как видишь. Не превратился в пепел ещё, — глухо ответил он, целуя и распаляя.

Неожиданно выбрался из-под ткани и, улыбаясь, потянулся к губам. Что творили его руки под блузой — не передать словами. Я просто перестала дышать.

Прошептал, обжигая горячим дыханием губы:

— С днем рождения, малыш…

— Спасибо, — выдохнула я со стоном. Он не забыл… С опозданием в целую треть сезона, но поздравил! — Ты всё помнишь. Надо же…

Волна острого удовольствия размазывала перед глазами звёзды. И с каждой секундой хотелось большего. Отбросив приличия, я обвила Эри ногами. Грубая ткань юбки скомкалась на животе. Целовала его губы, запоминая вкус; касалась, стараясь впечатать прикосновения в его кожу. Как метку — мою личную. Как клеймо драконьего клана — нашего будущего. Чтобы я осталась с ним навек. Чтобы не забывал…

Отец вёл себя спокойно и походил на сытого удава. И за завтраком, и после обеда. Выглядел так, будто ничего вокруг не видел. Словно я никуда не выходила ночью, не нервничала перед этим, обкусывая ногти до крови, не справлялась у Джонатана, во сколько отец обычно ложится спать. Его совершенно не волновало, о чём мы разговариваем с братом, и это-то и казалось странным.

Вечером я нервничала ещё сильнее. Вдруг отец давно всё проведал и заготовил засаду? На всякий случай, перед тем, как все уснули, я обошла сад по периметру, ища подлог. Только так ничего и не обнаружила. Непримятая трава осталась непримятой, запущенные уголки — запущенными. Тонкие нитки, что я натянула между ветками кустарника, дабы вовремя заметить опасность, так и остались невредимыми. Ничто не предвещало беды. А потому я и не стала убирать свой сигнальный маячок — белый носовой платок — с дальнего угла ограды.

Ночь началась беспокойно. За окнами что-то шумело и грохало, и я уже начинала думать, что Эриман сорвался и начал атаку без меня. Сколько ни всматривалась в тёмную глубину аллей сквозь оконное стекло — ничего не видела. Хотела в сад выбежать пораньше, да обнаружила на первом этаже неуснувшую прислугу. Две горничные, утробно смеясь, переписывались на клочке бумаги. Заметив меня, они тут же спрятали перья и стыдливо опустили глаза. Знали, что отцу это могло не понравиться.