Евгения Ладыжец - Безымянная невеста (СИ)

Я вернулась к могиле Цоя через полчаса, надеясь, что этого времени подруге хватит. По дороге прошла мимо троицы молодых людей, столпившихся у кованой оградки неподалеку от "вечной обители" музыканта. Рядом с ними терся и Аннушкин парень.

- Ань, может, уже пора идти? - я тронула неподвижно стоящую подругу за плечо. Та кивнула.

- Еще минутку.

Что ж, у всех свои ритуалы. Через минуту Аннушка повернулась ко мне, стряхнула воду с капюшона дождевика и двинулась к выходу. Я только собралась спросить ее, что же за история случилась между ней и Альбертом, почему она просила меня пойти с ней, как услышала за спиной гулкий топот, но обернуться уже не успела.

Я пришла в себя от холода. Было зябко, мокро, а еще сильно болела голова где-то в области затылка. Интересно, что еще за кладбищенские воры нарисовались? И где, в таком случае, наш единственный мужчина? Неужели так заболтался и не заметил, как мы ушли?

Впрочем, потеряшка нашелся в тот момент, как я открыла глаза. Альберт, скинув капюшон толстовки, стоял, недобро улыбаясь, перед нами. За его спиной виднелись примеченные мной "трое из ларца" - в косухах, цепях и тяжелых ботинках.

- С добрым утром, - глумливо кивнул парень. Я только сейчас поняла, что именно меня смущало с момента прихода в сознание - руки оказались прижаты к телу толстым кожаным ремнем, второй конец которого надежно примотали к ржавенькой ограде где-то в глубине кладбища. Рядом застонала Аня, которую парни примотали прямо к холодной стелле на могиле. Происходящее начинало живо напоминать сюжет низкопробного детектива с двумя невинными жертвами сектантов в нашем лице.

Тем временем парень придвинулся вплотную к Аннушке, преувеличенно нежно огладил ее лицо, провел большим пальцем по губам.

- Я же предупреждал, что не прощаю обманов, разве не так? - интимным шепотом уточнил он у моей подруги. Та судорожно кивнула, распахнув испуганные глаза. Парень цыкнул и продолжил, переложив руку ей на грудь и внезапно сильно сжав. - Раз предупреждал, ты сама напросилась, милая. Не люблю, знаешь ли, слыть рогоносцем.

Парень отстранился и щелкнул пальцами. К нему подошел один из косухоносцев и вручил... косметический карандаш?! Альберт сухо кивнул и снова обратился к режиссеру, которая, кажется, от ужаса была на грани нового обморока.

- Спасибо добрым людям, которые меня просветили, - очень недобро усмехнулся он, поигрывая карандашом в руке. - Так вот, милая, я решил сделать так, чтобы больше никто не попался в твои лживые объятия. Жаль, конечно, что ты подружку с собой прихватила, но она-то ни в чем не виновата. Пусть любуется - глядишь, уроком станет. Рот ей завяжите, - приказал парень своим товарищам. Те невозмутимо подошли ко мне. Один навалился на плечи, не давая встать (я успела присесть на оградку, чтобы совсем не застыть, валяясь на земле), второй сжал в ручищах мою голову, третий достал из сумки на плече (хороший же он арсенальчик с собой таскает!) кляп на ремешке и спокойно, не торопясь, застегнул его на мне. Постоял, критически осматривая результат, вытащил застрявшую под ремешком прядь волос, аккуратно завел мне за ухо, накинул мне на голову капюшон и, довольно крякнув, удалился вместе с подельниками к выходу с кладбища. Заботливый какой, надо же.

Альберт в это время что-то нашептывал белеющей Анне, выводя ей на лбу черным карандашом букву "А", заключенную в круг. Я, конечно, понимаю, "Алая буква" - это произведение классика, все дела. Но там женщина носила знак своей измены на груди в виде нашивки, если мне память не изменяет. Карандаш же смоется сразу же, не маркер!

В этот момент парень, все так же улыбаясь и шепча, достал из кармана складной нож. Щелкнул зажигалкой, нагревая лезвие перед глазами Аннушки. Полюбовался игрой цветов на разогретом металле, коротко поцеловал девушку и...

Твою мать! Я изо всех сил дернулась в ремнях, подскочив на месте и пытаясь дотянуться до подруги. Сил, чтобы вырваться, не хватало, в глазах стояли злые от собственного бессилия слезы. Все предусмотрел, урод! Мне не хватало каких-то тридцати сантиметров, чтобы хотя бы оттолкнуть его!

Альберт, крепко вцепившись в подбородок Аннушки, горячим ножом медленно вырезал ей на лбу нарисованное клеймо. Девушка стояла, не дергаясь, до крови прокусив губу. Еще бы, одно ее неловкое движение - и она может остаться без глаза. Экзекуция продолжалась минуты три от силы. Парень чмокнул Аннушку в нос, издевательски улыбнулся в ответ на мой бешенный взгляд и кинул нож мне под ноги. После чего, махнув рукой, развернулся и... ушел.

- Кто тебе рассказал? - хрипло каркнула ему вслед режиссер. Дождь усилился, синие волосы обвисли мокрыми сосульками, со лба текли розоватые ручейки, смешиваясь с капающей по подбородку кровью из прокушенной губы. Кожа на лбу побагровела вокруг "клейма", вспухла уродливыми буграми.

- Есть у вас один доброжелатель, - хохотнул в ответ Альберт, обернувшись. - Рыжая такая, с кудряшками. Не умеешь ты в людях разбираться, Анечка.

И он ушел. Я с жалостью посмотрела на Аннушку, которая после услышанного ошеломленно застыла. Кряхтя, опустилась на колени перед брошенным ножом, кое-как схватила его затекающей рукой. Кричи-не кричи, нас затащили так глубоко, что вряд ли кто-то здесь будет проходить в ближайшее время. Так что на чужую помощь рассчитывать не приходилось. Я перепилила ремень, удерживающий мои руки пониже локтей, извернулась, достав одну из плена, сорвала дурацкий кляп. Поморщилась, восстанавливая кровообращение и скидывая остатки "пут" и подбежала к подруге.

Аня! Аннушка! Лотосова, твою мать! - тормошила я ее за плечи, пытаясь вывести из апатии. Не помогло - режиссер все так же таращилась в пустоту ничего не выражающим взглядом. Я вздохнула, матерясь про себя, и отвесила ее пощечину.

- Ну, хоть какой-то отблеск мысли появился, - хмыкнула я, перехватывая несущийся мне в лицо кулак. Нашла под ближайшим деревом свой рюкзак, насквозь промокший и заляпанный грязью, достала влажные салфетки и мобильник. Салфетки кинула Аннушке - протереть лицо, шею и одежду, где уже виднелись красноватые разводы. Сама же набрала номер Матвея.

- Душа моя, срочно, без вопросов, забери нас с кладбища, - сообщила я ему настолько спокойно, насколько могла. Парень пообещал быть через двадцать минут (интересно, где это он сейчас?). Я собрала остатки сил, помогла Аннушке привести себя в порядок и потащила подругу к выходу.

- За что она так? - через пять минут молчания спросила режиссер.

- Я не знаю, Ань, - пожала я плечами. - Но вряд ли только за выброшенный чай.

Режиссер грустно усмехнулась и вплоть до выхода шла молча. Там мы перешли дорогу, укрывшись от дождя под навесом ближайшего дома. Расспрашивать сейчас о причинах произошедшего я не стала - мы обе могли в любой момент сорваться. Подумать только, парень был на сто процентов уверен в своей безнаказанности! Даже нож оставил! Неужели верит, что Аня позволит ему и дальше ходить на свободе? Я бы на ее месте подала в суд. Или хотя бы кликнула пару ребят, чтобы наваляли чересчур ревнивому поклоннику. Но поступок Юльки... Лично для себя я могла его объяснить. Во-первых, это была мелкая, подлая, типично женская, но месть. Юля все-таки завидовала Анне - ее умению чувствовать людей, ее авторитету среди актеров, ее выдержке. Пока Анна была в театре, Юле не светило ничего нового, кроме поста сценариста. Да и, в конце концов, именно из-за жалобы Аннушки Юльку в итоге уволили. Во-вторых, девушка вряд ли предполагала масштаб последствий своего поступка. Да что там, никто бы не заподозрил этого ничем не примечательного, кроме смешной толстовки, паренька в подобных замашках! Где Аня его откопала и чем прельстилась в этой поистине невзрачной с виду личности - это уже другой вопрос. Практика показывает, что все маньяки с виду такие... никакие.