Нелу Керамати - Предвестник

— Ты понятия не имеешь, каково мне.

— Я тебя не осуждаю, Маркус.

— Конечно, — понимающе кивнул Холт. — Ты думаешь, наука — это пустяки, — он оскалился.

— Ты пьян…

— Иди ты! — выдавил Холт, дыша уже тяжелее.

Алекс заговорил, не скрывая раздражения:

— Я пытался тебя предупредить, но ты…

— Я. Пытался. ПОМОЧЬ ему! — выпалил Холт между тяжелыми вдохами. — Я сделал все, о чем мог подумать! Все!

— Нельзя и дальше винить его! — Алекс в гневе вскинул руки. — Ты думаешь, он хотел убить свою мать?!

Сердце Дилана рухнуло в живот. Он смотрел на лицо отца, на боль в его огромных глазах.

— Тогда кого мне винить? А?

Алекс отвел взгляд и потирал лоб.

— Нет, прошу, — настаивал Холт. — Просвети меня, о мудрейший. Скажи. Что мне делать?

— Выпустить гнев? Перерасти его?

— Перерасти… — Холт зажал рот, словно заглушал свой ошеломленный смех. — Отпустить? Тебя там не было? Ты не видел, сколько крови…

— Да, Маркус, — прервал его Алекс. — Я думаю, тебе нужно это оставить.

Холт встал на ноги, но потерял равновесие, и Алекс помог ему удержаться.

— Думаю, тебе пора спать, — предложил Алекс намного мягче.

Холт сжал плечо Алекса.

— Ты бы смог? — спросил он голосом, что вот — вот мог сломаться. — Ты бы смог забыть, когда все красивое в мире напоминает о ней? А? Когда в каждый миг, когда остаешься один… — он сдавленно всхлипнул и расплакался.

— Маркус…

— Роза без шипов, — Холт тряс Алекса за плечи, словно пытался донести до него смысл. Его колени подкосились под ним, и его вес заставил Алекса помочь ему опуститься на пол. — Он все у меня забрал, — он посмотрел на Алекса, слезы лились по покрасневшим щекам. — Я оболочка, Алекс… — всхлипывал он. — Я — оболочка!

«Оболочка», — Дилан уходил, сломленный голос отца разносился эхом в голове.

Дилан укрылся в домике у бассейна. Он захлопнул дверь за собой и прошел в гостиную. Пальцы ног и рук дрожали, всю энергию из его вялых рук высосали. Он слонялся, пытаясь выгнать вопли отца из головы, пока громкое тиканье настенных часов не заглушило остальные звуки.

Он повернулся и понял, что услышал не часы, а щелканье большого крутящегося колеса. Колесо было разделено на сектора черного, белого и красного цвета — как в казино.

«Это не настоящее. Такого не может быть, — он смотрел на кружение колеса и вдруг заметил написанные золотом имя Нив на черных секциях, а Ромера — на белых. Его имя было на красных участках. — Рулетка».

Он охнул, а колесо замедлялось, щелкало, задевая стрелку. Щелк. Щелк. Щелк.

Тик. Тик. Тик.

Отсчет до конца. Спираль.

Сегодня этот день. Когда кончится последовательность.

Время растягивалось между каждым щелчком, играя с его разумом. На кого укажет стрелка. На его имя? На Ромера? Или…

«Нет…» — он растерялся на миг. Стрелка собиралась выбрать Нив, но он схватился за нее и потянул, чтобы указатель упал на него.

Центр колеса открылся, там оказалось дуло пистолета. Он щелкнул, заряжаясь, и голова Дилана отлетела, пуля попала в его череп. Она прошла сквозь, вылетела из его головы, расплескивая кровь на стену за ним.

Он должен был угадать это. Но он не потерял сознание, а стоял, и невообразимая боль пронзала голову.

А потом он вдруг перестал все ощущать.

Он развернулся и посмотрел на алые брызги на стене, дрожащая рука коснулась раны в голове.

Он посмотрел на ладонь, потер пальцы. От крови на коже сильнее выделялись отпечатки пальцев. Его глаза расширились, когда он заметил ту зловещую спираль Фибоначчи в контурах на кончиках своих пальцев.

Он расхохотался.

«Я сошел с ума», — он повернулся к колесу, которое заставил выбрать. Его смех оборвался, он заметил, как выцветают имена Нив и Ромера. При этом колесо начало стареть, словно висело веками.

И тут — пока кровь текла по его лицу — он все понял.

Он прошел в ванную, посмотрел в зеркало. Сияние в глазах угасало, с ним пропадала и боль раны, и теплое ощущение крови, и оставалось хоть небольшое осознание существования.

Пустота.

Он открыл шкафчик с лекарствами и вытащил баночку прописанных таблеток со средней полки, тут он оставил запасные для экстренного случая. Он держал баночку, крутил ее в ладони, глядя, как обрушиваются друг на друга голубые таблетки. Его телефон завибрировал в кармане, но он не мог отвести взгляда. Он ощущал волну спокойствия. Он словно находился в идеальном равновесии. Ни печали. Ни радости.

Только маленький огонек надежды.

Он прошел на кухню, порылся среди шкафчиков, пока не нашел зажигалку. Это было его решение, и он не позволит Алексу или кому — то еще стать жертвой обвинений.

Он сорвал этикетку с таблеток, поднес к зажигалке и чиркнул шестеренкой. Полетели искры, огонек вспыхнул на зажигалке. Густой серый дым поднимался, пока яркий алый край поглощал этикетку.

Он бросил сжимающиеся останки в рукомойник, наполнил водой из крана и смотрел, как этикетка становится хлопьями пепла.

Он схватил из шкафа стакан, налил в него воду из крана, высыпал туда все таблетки и выпил это.

Он опустил стакан на стойку, глядя в пустоту, а потом пошел в спальню, сжимая пустую баночку в руке.

Он уже ощущал себя вяло. Пот проступал на коже. Ему было жарко и холодно одновременно. Сердце билось быстрее. Легкие не могли толком набрать воздух. И он ощутил вдруг…

Сожаление.

Его дыхание становилось все слабее, и он понимал, что время пришло, что обратного пути нет.

Что он уже не проснется.

Он представил, как будет выглядеть Нив, услышав новости, как отреагирует Ромер, когда узнает.

«Они не поймут», — его глаза блестели, он полез в ящик тумбочки у кровати холодными пальцами. Он вырвал страницу блокнота, схватил ручку, но она зависла над страницей в его дрожащей руке.

Слишком поздно. Не было времени сказать все.

Сказать правильно.

«Ро, ты — брат, какого у меня не было.

Нив, прости, ты меня не встретила».

Ручка выскользнула из его руки и упала на пол. Он свернул записку и оставил на тумбочке, а сверху на нее поставил пустую баночку.

Он хотел лечь, но ноги подвели его, и он соскользнул с края. Он съехал на пол, погрузился в себя, вялые руки лежали по бокам. Капли пота выступали на коже, стекали по его лицу. Сердце билось все слабее. Медленнее. Пальцы ног стали мерзнуть, и он вспомнил о теплых носках, что Нив подарила ему на Рождество. Сильная боль вспыхнула в нем.

«Я не хочу этого, — слезы скатывались с его нижних ресниц, текли к горлу. — Я не…».

Его голова прислонилась к кровати, и волна онемения утащила его в бесконечную бездну.

Улицы как — то казались другими. Достаточно похожими, чтобы он понимал, где находится, но казалось, что прошел век. Здания, деревья, фонари и даже машины немного отличались от тех, что он знал. Было странно присутствовать в пространстве, но ощущать себя вне времени.