Дарья Кузнецова - Теория механизмов и души

Под такие и похожие звуки я засыпала в раннем детстве, и сейчас не могла уснуть, если над ухом хотя бы не тикали часы: наступившая тишина встряхивает меня вернее, чем иных -- неожиданные громкие звуки.

Впрочем, сегодня мне предстояла кропотливая ювелирная работа, требующая сосредоточенности и внимания, поэтому тишину я предпочла заглушить патефоном. Старенький проигрыватель стоял на полке одного из дальних от входа стеллажей, и к нему прилагались ещё три полки с пластинками: музыку я любила почти так же, как свою работу.

У меня не было ни музыкального слуха, ни красивого голоса, но бережно относиться к чужим талантам это никогда не мешало. Как многие люди, совершенно не одарённые в общепризнанных отраслях искусства, я искренне восхищалась теми, кто умел "сделать красиво". Музыканты, художники, писатели; а таким как я оставалось только восторженно ахать, наслаждаясь плодами их трудов.

Свою работу я тоже считала творческой, а её успешный результат -- красивым, но это была другая красота. Точная, лаконичная, просчитанная математически. Эта красота есть в равномерном вращении Мирового Диска, в выверенном пути светил Светлой стороны, в медленном движении Парящих островов, в работе огромных горнодобывающих машин и плавильных печей. Красота разума, а не души. Она может сподвигнуть на свершения, но вряд ли поможет стать человечней.

Может, я потому и умудрилась вляпаться в Чина, что неосознанно пыталась стать ближе к далёкому и прекрасному как детская сказка миру искусства? Совсем не подумав, что обитание в том мире не гарантирует ни высокодуховности "соседей", ни счастья.

Когда мысли попытались в очередной раз свернуть в знакомую колею жалости к самой себе и обиды на окружающий мир, я попыталась отогнать их зверской недовольной гримасой и сделанной погромче музыкой. Бравурно-торжественной, даже почти грозной, -- само то в нынешнем настроении! И решительно уселась на удобный крутящийся стул у старого надёжного стола с отполированной локтями до блеска столешницей, на котором меня дожидался изящный плоский деревянный ящичек локоть на локоть размером.

Расстелила перед собой чистую белую бархатистую ткань, вооружилась парой идеально чистых деревянных пинцетов с точно такими же бархатистыми мягкими насадками на концах и аккуратно открыла шкатулку.

Там, в мягких уютных чёрных "гнёздах", сидели четыре дюжины крупных гранёных голубоватых кристаллов памяти, "искр" -- огромной ценности и одного из главных двигателей нашего технического прогресса. Эти камни содержали "разум" машинатов, наборы простейших на человеческий взгляд последовательностей действий, позволявших этим сложным автоматам заменять людей там, где это было удобно и зачастую необходимо: на простых, монотонных и тяжёлых работах.

Кристаллы памяти изготавливают на Светлой стороне, и способ их создания держится в строжайшем секрете. Примерно как у нас -- секрет заводных механизмов, позволявших машинатам работать очень долгое время, одного оборота ключа хватало на полчаса работы. Вот такие "сырые", новенькие искры содержали в себе необходимый базис: хождение, управление руками и ногами, команды сесть-встать, спуск и подъём по лестнице, подъём и ношение разных предметов. В общем, тот набор движений, которыми человек овладевает в течение первых циклов жизни.

Потом, когда станет ясен профиль работы того или иного машината, приглашённый специалист из свелов привезёт чёрный ящичек прибора, именуемого "программатором", и добавит каждой искре "индивидуальности". А многим ничего добавлять и не придётся, для некоторых работ вполне достаточно было основного набора действий. Главное, чтобы машинат распознавал команды на обоих языках (на тенском и свелском), потому что было неизвестно, куда он попадёт после продажи: примерно половина этих сложных механизмов отправлялась на Светлую сторону.

Моей задачей сейчас было провести всестороннюю проверку кристаллов и передать их на завод: руководству было проще подобные сложные и редкие работы поручать сторонним исполнителям. Работа эта была довольно скучная и монотонная, но зато за неё отлично платили. А главное в моём случае, она помогала отвлечься от ненужных мыслей.

Проверка была по сути проста и состояла из двух этапов: сначала внимательный внешний осмотр, потом -- проверка содержания. Чтобы не разбирать каждый раз машината и не гонять его по многочисленным одинаковым тестам, я давно уже собрала для проверки небольшой прибор, полностью заменявший в этом смысле сложный механизм и внешне представлявший собой небольшой ящик с лампочками. Когда та или иная команда толковалась уложенной внутрь искрой правильно, соответствующая лампочка зажигалась. А вот для проверки в сомнительных случаях уже приходилось использовать многострадального машината.

Этот болван, как пренебрежительно называли их в народе, был очень старым и потрёпанным, заслуженным настолько, что удостоился даже собственного имени -- Геш. Он вышел из числа самых первых серийных машинатов, выпущенных ещё до моего рождения. Свою карьеру начинал в шахте на физически тяжёлой работе -- махал лопатой в компании десятка "сородичей" под руководством опытного горняка. Потом механизм износился, был списан и заменён новой, более совершенной моделью, и тогда Геша купил мой отец. Папе был нужен более-менее рабочий образец для экспериментов и надёжная рабочая сила, чтобы таскать тяжести, а новенький машинат стоит больших денег. В принципе, мы никогда не бедствовали, но смысла в таких тратах никто не видел: нужные функции он выполнял, и ладно. А ещё служил для меня наглядным пособием, и вторая жизнь у этого болвана случилась гораздо более насыщенной, чем была первая.

Собственно, именно тогда он и стал с моей лёгкой руки Гешем, заменив всех кукол и игрушки, вместе взятые. В самом деле, как могут быть интересны игрушечные плюшевые щенки, когда есть вот такой железный друг, который почти настоящий , да ещё может кучу всего такого, чего больше никто не может. Нет, нормальные друзья-ровесники у меня тоже были, я не сидела целыми днями в отцовской мастерской, но они в основном разделяли моё увлечение техникой.

-- А это ещё что? -- растерянно хмыкнула я, разглядывая через объектив очередной кристалл.

Предыдущие две дюжины почти не отличались друг от друга, разве что один был подозрительно мутным, на другом была царапина, а на третьем -- небольшой скол. В остальном -- одинаковый бледно-голубой цвет, небольшое пятнышко в центре, похожее на каплю чернил. Одинаковая круглая огранка с коническим углублением на основной плоской грани. Те три явно были обыкновенным браком, и предстояло выяснить, насколько он критичен. А вот очередной камень отличался слишком существенно, чтобы можно было махнуть на это рукой.