Юлия Шолох - Волчий берег [СИ]

– Рысь как рысь. Я ничего… такого не увидел, сам понимаешь. Маленькая, худенькая, злющая. В мужских штанах и рубахе, им дед Ших одолжил, своей одежды потому что у них не было. Так что вряд ли сильно балованная. Волосы в косу заплетены, как у всех деревенских. Шипит, как кошка дикая.

– Хороший знак, – похабным тоном сообщил Ярый, но его никто не услышал.

– В общем, обычная, – повторил Всеволод. – Я больше вторую запомнил. Столько света в глазах. Жаль только… маленькая ещё.

***

Оборотня ловили три дня – и ничего. Глаша ходила злющая, постояльцы то и дело убывали, а новых нет как нет! Фадей так вообще из комнат не высовывался, притворялся, что ногу подвернул и шагу ступить не может, потому и на охоте пользы от него не будет. А когда всё-таки вышел на кухню, так старательно хромал, что сразу стало понятно – никакого актёрского мастерства! Я бы и то лучше притворилась.

Тем днём как раз нужно было половики из гостевых комнат выбивать. Все этим и занимались – в комнате или коридоре скатываешь половик с пола в рулет и тащишь на двор, где с чьей-нибудь помощью затаскиваешь на деревянный брус, а потом обливаешь его мыльной водой и бьёшь колотушкой.

Ох и муторное это занятие, как оказалось! Я, Малинка, Глаша, помощница с кухни и дворовой мальчишка Прутька почти сразу стали выглядеть, словно нечисть. Взмокшие, в пыли, у Малинки прямо посреди лба грязный след от пальцев, которыми она пот вытирала, а мальчишка так вообще, словно кот пятнистый, и грязных пятен куда больше чистых.

Когда мы стащили третий большой половик из коридора, Глаша бросила колотушку на землю и завопила:

– Ожега, а ну иди и скажи этому бирюку, что если он не станет нам помогать сей же час, я его из дома выгоню! Так и скажи. Ишь, болеет он, а я тут вкалываю, семь потов сходит! Иди!

Схожу, что мне, сложно? Как раз воды выпью, от духоты голова кругом.

Фадей сидел в магазине, в тени, потягивал прохладный квас из большой кружки, рядом стояло блюдце с солёными сухариками. Рубашка на нём тонкая, на груди распахнутая, чтобы не сопреть. Да, Глаша бы его сейчас точно прибила, если б увидела. Той самой колотушкой, что половики бьёт.

– Чего там вопли во дворе? – деловито спрашивает Фадей, покачиваясь на стуле. – Кричали вроде?

– Ага, кричали. Хозяйка велела вам немедленно идти помогать.

– Мне?

– Вам!

За ним на стене висело зеркало. Да уж, смешно я выгляжу – старое голубое платье, рукава по локоть закатаны, глаза сверкают, косынка повязана криво, но чтобы поправить, придётся волосы распускать, а это умываться, расчесываться… сейчас с последним половиком разберёмся, перерыв сделаю и займусь.

– Ну чего бы ей не оставить меня в покое. – Морщится хозяин. – Я же болен.

– Знаете что! Сами разбирайтесь. Мне велели вам передать, чтобы бы вы немедленно шли помогать, иначе хозяйка вас из дому погонит! Слово в слово! Я передала!

Фадей слегка отклонился, смотрит с удивлением. Кажется, я слегка повысила голос. Или не слегка.

– Ну ладно, ладно, чего ты… Схожу.

Он встал, неуверенно шагая в сторону двери, что на улицу ведёт. Наверно, хочет по улице обойти, чтобы все соседи видели, как бедного калеку жена работать заставляет.

Открыл дверь и робко взглянул на меня.

– Идти?

– Да! Немедленно идите и помогайте! Иначе я не знаю, что хозяйка с вами сделает! Я тоже сейчас буду, только магазин запру, всё равно в такую жару никто не придёт. А придут – крикнут во двор. Ну? Идите!

Фадей вздрогнул и обречённо шагнул на улицу, весь поникший и сутулый, но в дверях с кем-то столкнулся.

Не хочет идти, любой возможность отлынивать от работы пользуется! Какой упрямый! Вернее, вот лентяй! Ну, я ему сейчас всё скажу!

– Извините.

Голос мужской. Я отчего-то сглотнула и промолчала.

Так, кажется, у нас покупатели. Фадей посторонился и вышел, бочком-бочком отправился помогать-таки жене.

Покупателей было двое. Они вошли медленно, настороженно, неслышно ступая. Странно как одеты – кожаные жилеты поверх рубах с коротким рукавом, такие же кожаные штаны, толстые ботинки. Кинжалы за поясами, как у разбойников каких-то. Внешне друг на друга похожи, черноглазые и черноволосые. Только тот, что впереди, вдруг принялся так мило улыбаться, что я даже оглянулась – что тут такого чудного в нашем магазинчике?

Чёрт, нельзя же так неожиданно заявляться! От страха аж сердце зашлось. Парни при параде, хотя и с дороги. И защититься могут, раз с оружием ходить не боятся.

А я как… как после уборки. И чего им было не прийти двумя минутами позже? Я бы уже магазин закрыла и во двор ушла, так что на зов вышел бы кто-то другой.

Раньше я их не видела. Проездом, что ли? Стоят, молчат, этот, впереди, улыбается всё шире, счастье такое на лице написано, будто на небеса попал. Белки глаз на загорелом лице так и сверкают.

Потом он… вздохнул. Так, будто до этого вовсе не дышал.

Я снова сглотнула. Что-то нервы расшалились.

Что за покупатели странные? И покупатели ли вообще?

– Ну? – Не сдержалась я. – Чего надо?

– Ты смотри-ка. И правда, дикая, злая, темпераментная р… – заговорил второй, тот, что дальше стоял.

– А ну тихо! – Его толкнул ещё один парень, зашедший с улицы. Что-то его лицо какое-то…

– Здравствуй, Ожега.

– Всеволод?!

Бритый и стриженый. Ну точно он! Да уж, если бы не голос, я бы ни за что не узнала – совсем другое лицо. Был мужчина в летах – стал молодой симпатичный парень. На такого глянешь и понятно становится, с чего сестра в него влюбляться вздумала.

– Да, я. А это друзья мои – Ярый и Гордей.

Гордей, значит. Глаза невольно вернулись к первому. Почему он как идиот улыбается? Почему почти не дышит? Больной, может?

– Далеко вы, девчонки, забрались. – Всеволод отодвинул Ярого и прошёл вперёд, оглядывая магазинчик. В деревянном помещении все стены были увешаны полками, на которых лежит разная всячина.

– А что, нельзя?

– Да не ругайся ты, просто сказал. Я думал, вы в Осинах осесть собирались.

– Может, и собирались, да передумали. А что?

– Да ничего.

– И чего вы тут делаете?

Подозрительно как-то. Откуда тут Всеволод? Хотя с другой стороны, старые люди говорят, совпадения и похлеще бывают, жизнь, говорят, так складывается, что подобного никакой сказочник не выдумает. Да и преследовать нас… зачем ему? В Осинах бросил себе да пошёл по своим делам, и даже на Малинку не оглянулся.

С мыслей меня сбили слова:

– Разве тут не сдаются комнаты? На заборе объявление. Мы хотим снять жильё.

Голос у Гордея… какой-то необычный. Будто я его слышала раньше, и не раз. И рвётся из памяти… впустую, потому что не было этого голоса прежде! Не могла я его слышать!

Но что-то большее в нём. Вопрос или даже… просьба.

Соберись, Ожега! Что ты пугаешься, будто людей впервые увидала? Что тебе мерещится? Голос как голос!