Юлия Шолох - Волчий берег [СИ]

– А ну на двор иди!

– Ну, тётенька…

– А ну, кому сказала!

Прутька хмуро свёл брови и потащился во двор. А мы с Малинкой, чтобы самим не запрыгать, с охотой взялись овощи к обеду чистить и крупу перебирать.

И вот хозяева вернулись. Судя по лицам, им не терпелось рассказать, что там да как, но мы с Малинкой к ним не вышли, выскользнули через чёрный ход и сбежали, позвав Прутьку сквозь щель в заборе. Тот бросился за нами, виляя всем телом, как игривый щенок, даже язык наружу вывалил.

Шли мы быстро, и на дороге было много народу, шедшего в ту же сторону. Все спешили и переговаривались.

– А что делать-то с ним станут?

– Казнить, конечно.

– А людоедов как казнят? Вешают или голову рубят?

– Как ты оборотня повесишь-то, а? – шикал тощий старик в огромной мешковатой рубахе, протёртой, где только можно, своему внуку-подростку. – Он извернётся да из петли выскользнет. Или клыком верёвку перекусит. Не, голову им рубят и на кол надевают, чтобы все видели, какая участь ждёт людоедов.

Жутковато стало. Старик говорил так деловито, как будто сто раз подобное действие видел. Мой шаг невольно замедлился. Что-то сомневаюсь я, что хочу туда идти. Да и сестре не стоит такое видеть. Но Прутька упорно тянул вперёд.

Вскоре вокруг целая толпа народу собралась.

– Хоть бы голодом замучили, убийцу проклятого! Хоть бы лапы ему проклятущему перебили, каждую кость, да по сто раз, чтобы дольше мучился, ирод! – Причитала какая-то толстая баба с круглым белым лицом, вокруг которого торчали нечёсаные рыжие волосы. – Хоть бы кишки выпустили и оставили подыхать на солнце, засиженого мухами!

Малинка рядом вжала голову в плечи.

– Наверное, этот людоед кого-то из её семьи съел, – прошептала я сестре и Прутьке. – Может, ребёнка. Так убивается…

– Да не! – Фыркнул Прутька. – Какое там! Она одна живёт, дочь у неё была, да сбежала давно. Её все знают, скандальная злая баба. Ей бы только ругаться, отчего, не важно! Иш, ядом как исходит! Гляди, берегись, плюнет – отравит ещё!

Мы с сестрой переглянулись, пожали плечами и тихо пошли дальше, стараясь держаться от буйной бабы в стороне. Мало ли что той в голову взбредёт, не хочется, чтобы и нас так поливали.

Городская площадь неумолимо приближалась.

– Вот он! – завопил Прутька.

Ноги уже не хотели никуда идти, а глаза ничего видеть. Мы и не шли – нас несло толпой. Малинка вцепилась в мой локоть, двигаясь с такой же натугой, что и я.

Посреди площади, прямо на раскаленной солнцем брусчатке, люди обступили огромную клетку с толстыми прутьями. Там, внутри, стоял огромный бурый волк. Он качался, словно больной или пьяный, его бока тяжело вздымались, а из пасти текла белая пена. Казалось, он еле стоит, но стоило кому-то подойти ближе, как волк бросался, цепляясь зубами за решётку, а тот, кто подошёл слишком близко, с воплями отскакивал прочь. На шее волка болталась толстая верёвка с обгрызенным концом, видимо, из ловушки, в которую его загнали. Зверь был покрыт свалявшейся шерстью и кровью, его безумные глаза следили за окружающими людьми с лютой ненавистью.

Кто-то из толпы ткнул его палкой. Волк бешено дёрнулся и вцепился в палку клыками, сломал, но на его боку остался свежий кровавый след. Потом людоед снова встал неподвижно, водя глазами по толпе.

В какой-то миг показалось, он посмотрел мне прямо в глаза – и я увидела в них что-то, кроме жгучей немыслимой ярости. Но спустя секунду волк снова бросился на кого-то, и передо мной вновь было только взбешённое животное.

Жара, смех, вонь протухшей грязи и крови – вот и всё, что было на площади.

– Пошли отсюда, – Малинка хлюпнула носом. – Не хочу больше смотреть.

А толпа веселилась и кричала, бросая в волка камни, плюя или тыкая в клетку острыми палками. Особо смелые подходили ближе и делали вид, будто ловко уворачиваются от укуса, хотя через прутья людоед до них достать никак не мог.

– Пошли.

Меня аж передёрнуло. Не такое я ждала увидеть, не злое веселье полоумной толпы, не изнуренное животное, дрожащее от слабости. В моих мыслях людоед был огромным троллем с клыками, торчащими между маслянистых губ, закованным в цепи. Такого и обидеть не грех.

Но не этого.

Мы с Малинкой быстро попятились и вышли из толпы, крепко взялись за руки и поспешили домой, оставив Прутьку прыгать, кричать и свистеть вокруг клетки.

Целый день разговоров только и было, что о людоеде и о том, что с ним сделают. Старосты решили казнить оборотня через два дня вечером, как раз праздник Ласковой Сестры-Весны будут отмечать, перед праздником и казнят. А пока не давать еды и питья и оставить клетку на площади, людям на потеху.

Все говорили, это правильное решение, так и надо злобному убийце! А мне единственное, чего хотелось – вернуть время вспять и отказаться идти на площадь, где в клетке из безумных глаз зверя на меня глянула бездна…

***

Всеволод вернулся быстро, и с порога при виде него стало понятно – слухи не врут.

Ярый тут же чертыхнулся, отворачиваясь к окну и болезненно жмурясь.

– Значит, правда, зверь, – сказал Гордей. Он был собран и деловит, и не скажешь, что получил удар, откуда не ждали.

– Да. – Всеволод устало опустился на стул. – Бурый род. Не старик и не подросток. Большего уже не узнать – Ярость Крови свела его с ума.

– Далеко забрался. – Тихо сказал Гордей.

– Да. И даже семью не установить… Даже родным не сообщить.

– Если они остались, родные, – сквозь зубы процедил Ярый. – Без причины в Ярость не впадают. Мы знаем о двух мелких хуторах, которые лесные начисто разорили, а кто поклянётся, что других не было? Тех, где совсем никто не выжил и не смог рассказать? Здесь, у людских земель?

– Теперь уже не узнать. – Повторил Всеволод. Протянул руку, сжимая плечо Вожака. – Два дня он будет сидеть в клетке на площади, а потом его казнят. Но это не им решать. Ночью я сделаю всё, что нужно.

Тот быстро дёрнул головой.

– Нет. Я сам.

– Гордей, я могу это сделать, позволь мне.

– Я должен сам.

– Почему?

Они долго и пристально смотрели друг на друга. Лицо Гордея осунулось, от счастья последних дней ни следа не осталось.

– Чтобы впредь не допускать случаев, когда мой народ будет вынужден идти на крайние меры. Это моя вина… Что зверь не смог найти помощи своих, что он опустился до животного состояния. Что он убил. Значит, где-то случилась беда, а мы не смогли их защитить. И думаю, всё ещё хуже – советники нам соврали.

– Гордей! – Всеволод недовольно нахмурился. – Думай, что говоришь!

– Беляк сказал, езжайте, ни о чём не думайте. Отдыхайте. Наслаждайтесь жизнью. Всё под контролем. А выходит, всё не так уж и гладко, раз случилось такое. Сам знаешь, какая причина толкает на Ярость Крови. Ни жадность, ни желание лиходейничать её не пробудит. Только смерть твоей семьи на твоих глазах, желание защитить их любой ценой. Где-то убили наших, Всеволод. Подло, тайно. А мы ни слухом, ни духом! Ты не думал, что советники от нас что-то скрыли?