Юлия Шолох - Волчий берег [СИ]

С каретой кроме возницы прибыло двое слуг в ливреях. Соскочили, и давай наперебой меня приглашать, мол, переходите в карету, что же вы мучаетесь на этой ужасной телеге. Не по чину вам!

Я медлила. Они настаивали.

Наконец, решилась.

– Волчицу нужно взять.

Боярин тем временем подъехал. Хмурый и злой, добычу-то из-под носа увели, считай. Глянул на волчицу с такой ненавистью, что та тут же оскалилась. Поняла, видно, что сейчас разлучат нас.

– Как ты её возьмешь? – Сплюнул боярин, утёр бороду рукавом.

– Завяжу ей пасть тряпкой и на верёвку посажу. В дороге привыкла она ко мне, я же её кормила да поила, даст подойти.

– Она ж всё слышит!

– Дак. – Я сделала вид, что растерялась. – Говорят же, что когда оборотни такие… они просто звери, разума у них нет. Врут что ли?

Боярин не шибко-то в этих вопросах разбирался, поэтому не ответил. Спросил только:

– А разорвёт тебя? Что я Царейко скажу?

– Смотри.

Раньше, чем он крикнул, я сунул руку в клетку по локоть. А волчица только понюхала меня и бросаться не стала.

– У, дурная девка! – Выдохнул боярин.

– Не тронет она меня! Так я свяжу?

– Ну… А зачем тебе? – Он нахмурился.

– А как вы её вытаскивать будете? Вдруг покусает кого? А я свяжу, и спокойно отведёте куда нужно. Я к ней тоже привыкла.

Он хмыкнул.

Но позволил. Верно, любопытно было посмотреть, не передумает и не сожрёт ли меня оборотниха. Нет, не сожрала. Я связала ей пасть куском тряпки и крепкую верёвку на шею накинула. Вывела на дорогу. Правда, верёвку у меня тут же отобрали и потащили волчицу к карете. Боярин собственной персоной почти волоком тащил.

Волчица испугалась, заскулила, но я ничего не могла поделать.

– Сам дальше повезу! Прямо к колдунам доставлю! А то знаю я их братию, ещё год бегать за деньгами придётся! Или сразу отдадут или вовсе товар не получат!

Так и думала, что боярин меня обманет! Хочет сам волчицу притащить, показать, какой смелый. Конечно, как руки в клетку совать, так и близко не увидишь, а как связали – так он тут как тут!

Ну, ничего. Пусть.

– Прошу, госпожа, пойдёмте.

Слуги снова бросились подталкивать меня к карете. А боярин уводил волчицу. Страшно ей, вон как беснуется, лапы в верёвке запутались. Хорошо, зато никто не посмеет близко подойти, значит, и не увидит, что перевязь на её пасти вот-вот свалится.

Ну, всё, прощай. Я успела поймать её взгляд перед тем, как сесть в карету. Что могла, я сделала, теперь только от тебя самой зависит, увидишь ли ты свободу.

Ехать в карете, конечно, куда приятней. Трясёт мало, большие обитые шёлком сиденья словно подушки, над головой крыша от дождя и солнца. Куда там той телеге! А главное, никто любопытный глаза не пялит. Но, положа руку на сердце, лучше бы я ноги оббивала по обочинам дорог, которая вела к нему.

А ещё дверцы снаружи заперли… вроде как для моей безопасности, но понятно же, для того, чтобы в дороге бежать не вздумала. Не зря же карету два охранника провожали.

А, чего зря думать! От лишних мыслей только тоска множится. Будет, как суждено, моё дело верить, что суждено хорошее.

На ночь остановились мы на богатом постоялом дворе, там меня и в бане отпарили, и в красивое платье нарядили. И снова заперли, да ещё тётку какую-то в комнате ночевать оставили! Храпела она словно гром гремел, но просыпалась, стоило мне с бока на бок перевернуться.

А на следующий день столица показалась. Терем княжеский белокаменный раскинулся по берегу реки, а вокруг дома богатых горожан. Царейко, верно, тоже где-то там проживает.

Оказалось, так и есть. Приехали мы в дом с каменными стенами и высокой крышей. Целых три этажа! Башенки, острые окна, лепнина, куда ни плюнь. Лестница перед входом раскинулась с колонами, двери, что две телеги сразу проехать могут.

Какой огромный дом! Зачем же ему одному столько?

Встречать меня все слуги вышли. Вернее, высыпали, как горох. Слуг столько, что глаза разбегаются и все в форме и кланяются без конца. Повели в комнаты, мне выделенные, сказали, к ужину спускаться, жених мой наречённый и отец меня там встретят.

Тёток каких-то набежало, всё причитали да обихаживали. Только в глаза ни одна не смотрит! Щебечут что-то себе под нос, вроде как я умница да красавица, счастливая невеста и что у меня хорошо всё будет. Зубы заговаривают.

Ни на секунду не забуду, что я в плену!

Дёргали в разные стороны, одевали, причёсывали да губы красили. Я украдкой слижу помаду, они тут же заохают, снова красят. Одна такая настырная попалась, руки свои толстые суёт и суёт! Ну, я и клацнула зубами, не сдержалась.

И как ветром сдуло, губ моих больше никто не касался.

Там и время ужинать пришло. По алым с золотом коврам провели меня в пиршественный зал, весь в цветах, с огромным столом посередине и выряженными слугами вдоль стен.

Не будь я в плену, верно, испугалась бы такой роскоши. Вдруг я выгляжу не так? Или веду себя не как положено? Место ли мне, хоть и богатой, но неучёной наследнице в таком доме?

Но я же не по своей воле в этих хоромах!

Царейко тут как тут – вскочил при виде меня, с восторгом уставился, аж челюсть отвалилась. Должно быть знатно постарались помощницы, сделали из меня красу ненаглядную. Платье вон всё золотом шитое, так и сверкает.

Первая ли я, кто его надевал? Аж вздрогнула.

Царейко ко мне чуть не бегом бежит. А в памяти при виде его распомаженого лица только Гордей встаёт, перекрывает собой всё вокруг. Вижу, как живого. В ту минуту, когда вошёл в магазинчик и ко мне повернулся. И словно зажёгся, засветился изнутри… Теплом от него повеяло. Царейко только снаружи холодно горит, а в душе как был пустой, так и остался.

– Вы сделали этот день самым счастливым днём в моей жизни!

Поспешил ко мне, поцеловал руку. Противно.

– Присаживайтесь, госпожа Софийко. Сюда.

Стульчик мне отодвинул, поклонился. Вернулся на место. Теперь можно и отчима рассмотреть. Вот уж кто не изменился! Такой же юркий и хитрый, на крысу похожий.

И даже про Малинку ничего не спрашивает, будто ему всё равно.

– Попробуйте вот это блюдо – буженина с черносливом! Новинка столицы, все от неё без ума! На княжеском столе первей хлеба появляется! Специально для вас готовили.

Есть не хочется, кусок в горло не лезет. Мясо синее какое-то, кто добровольно в рот такое положит? И пахнет не как мясо.

– Что же вы, Ожега! – Царейко волнуется. – Хоть кусочек! Вы так худы, так бледны… поешьте.

Отчим коротко смотрит на меня и отворачивается к своей тарелке. Вот уж у кого аппетит здоровый – еду – и синюю, и не синюю прямо заглатывает.

Так и пошёл наш ужин – отчим жевал, Царейко восклицал какую-то ерунду, я молча смотрела в пустую тарелку.

– Нет, так дело не пойдёт! – Сказал Царейко, основательно подкрепившись. – Марк, оставь нас.