Юлия Шолох - Волчий берег [СИ]

Девчонка снова склонила голову и важно добавила:

– Вожак, оставь меня в своём войске. Я буду помогать! В бой пойду!

Гордей покачался на месте, повернулся к дому.

– Нет. Возвращайся в деревню, ищи мать. Есть у тебя?

– Да. И братья с сёстрами, но я не хочу домой. Возьми меня врага бить!

– Нет.

– Но я! Подожди! Я знаю, что женщины в ваших рядах есть. Что они тоже защищают Звериный народ и землю! И даже в Ярость впадают! И ты им не отказываешь. А мне почему нельзя?

– Иди прочь. – Коротко повторил Гордей и ушёл в дом. Нужно ещё прочесть новости. Лесные хотя и приостановили наступление, испугались жертв, но назад не развернулись.

– Почему? – Кричала со двора девчонка. – Почему мне нельзя помочь?

– Иди домой, – это уж Ярый подоспел. – Князь сказал, решения своего не изменит.

– Но я могу!

– Что ты можешь? Побывала в плену, шкуру целой сохранила благодаря удаче, думаешь, можешь теперь много?

– Да! У вас тут есть женщины!

– Те, что всех потеряли. И они умирают так же легко, как мужчины. Ты думаешь, именно тебя пронесёт, именно ты живой останешься, но это не так. Ты не переживёшь первой схватки.

– Но я…

– Всё.

Ярый не повышал голос, давно за ним такого не водилось. Но слушались теперь его куда быстрей.

– Иди в деревню. Спасибо за новости.

Вскоре Ярый вошёл в избу, быстро сел рядом с Гордеем, опустил ему руку на плечо.

– Она справится.

– Да.

– Ты говоришь, но сам не веришь. Но я видел Жгучку… она правда справится.

Гордей не отрывал рук от лица.

– Царейко был женат пять раз. И пять раз вдовец.

– Я знаю.

– Как она с этим справится?

– Ты чего больше боишься? Того, что она умрёт или…

– Что он мою душу женой возьмёт насильно? Нет, не этого. Я её любую заберу, и детей… если будут, как своих приму. Но время. Такой большой срок. Она может не дожить.

– Она выдержит.

Ярый не знал, чем ещё успокоить друга. Всеволод, может и нашёл бы слова, но снова был в отъезде. Первым делом отвёз Малинку в Гнеш, лично до порога доставил и с рук на руки матери Гордея передал. По пути обратно дело у него было, жаль, до сих пор не вернулся. Успокаивать он умел лучше всех, просто смотрел по-доброму и светлей становилось. А свет – этого Князю не хватало так сильно, что даже слепой увидит.

Пришлось справляться своими силами.

О рысином обличье

Комната была большой, заваленной хламом. Хранились тут старые шкафы, немного старой мебели и короба с одеждой. Много коробов из дерева, запертых на висячие замки и поставленных друг на друга. Я то и дело боялась, что однажды они покачнутся и заваляться, и придавят меня, как червяка.

Царейко приходил каждый день. С того самого вечера, когда я обернулась прямо на столе в блюде с мясной подливкой и была посажена на цепь.

Жаль, не умею я быстро соображать. Ну, не умею когда больно. Кажется, недолго я перекидывалась, только Царейко не так прост оказался. Раз – и смотал на мне скатерть, в пасть сунул подсвечник, язык до сих пор болит, хорошо хоть зубы не поломал. После колдуна позвал – и теперь на мне ошейник.

Думала я, самое плохое – в клетке ехать на всеобщее обозрение. А выходит, и такое можно сделать – цепь на шею и запереть от людей подальше.

И как же я радовалась, когда выяснила, что заставить меня перекинуться обратно нипочём нельзя! Даже колдуны против такого бессильны.

Царейко рвал и метал. На колдуна, которого сам же привёл, кричал страшно. Что пора уже выдумать, как зверей перекидывать обратно пусть даже против воли. Чем их ленивая братия вообще занята, раз такой простой вопрос до сих пор решить не может?

Колдуну надоело слушать, он и отбрил.

– Даже дивы, – говорит. – Не додумались до этого, а лучше них звериного народа никто не знал. Все твои игрушки, что помогли выследить и её поймать – ничто по сравнению с той, что могла бы их перекидывать. Однако нет такой игрушки, не выйдет насильно её в человека оборотить, хоть все закрома свои выгреби да плати щедро.

– А если я Великому князю пожалуюсь?

Колдун только хмыкнул презрительно.

Иди, говорит, иди, жалуйся Великому князю, авось ему интересно.

Царейко и сник.

С тех пор каждый день приходил. Больше всего ему нравилось садиться в кресло, к которому он цепь привязывал. Схватит мою голову, подтянет к себе и ухмыляется.

– Вот уж не думал, что у меня такая жена будет зубастая.

А я и укусить не могу, только зубы бессильно скалю. Вернее, могу, конечно, но тогда хуже станет. С цепи мне не сорваться, а Царейко совсем не добрый, найдёт, чем припомнить. А если загрызть, так вообще палками забьют, он так сказал, да я и сама понимаю. Загрызу – людоедом стану, те же слуги забьют за милую душу, и будут правы

Он, правда, тоже ничего не может. Хмурится.

– Ну, ничего. Не к спеху. Найдётся способ тебя обратно перекинуть. Я раз сказал – отступать не стану! А может, давай по-хорошему сговоримся? Перекинешься в человека, а я до свадьбы подожду, тебя не трону. Всё честь по чести – вначале обряд, после любовь. Ну, что скажешь?

Если бы рысь умела смеяться, я бы рассмеялась. Может, я и не великого ума, а на такую дурость не решусь! Поверить Царейко? Смешно. Да и на кой он мне в мужьях? Мне совсем другой муж надобен!

Он дрожал от ярости:

– Всё равно по-моему будет!

Но дни шли… а способа вынудить меня перекинуться, похоже, не находилось. Что голод да жажда, терпеть можно, всё равно Царейко не рисковал, долго не мучил, а то вдруг ослабну и помру? Два дня без воды оставит, придёт – я сразу в угол на бок, лапы разбросаю и не шевелюсь, словно сил последних лишилась и вот-вот дух испущу. Он сразу пугаться, воду нести. Царейко больше на колдунов рассчитывал, надеялся, вот-вот выдумают они как меня человеком сделать, а там можно и свадьбу играть.

И всё бы хорошо, однако я ощущала, что таю, растворяюсь в своём звере. Что не всегда и не всё помню. Слова забываю, потому что они больше не нужны. И что они значат.

Рысь была милой, пушистой, игривой… Я могла очнуться к обеду, играя с клубком пыли, или облизывая свою лапу, или царапая когтями сундук. Очнуться и тут же обратно уплыть куда-то в полусон, где рысь прыгала и резвилась сама по себе – настоящее дитя природы, которое живёт здесь и сейчас.

Да ещё и одиночество… кроме Царейко никто ко мне не заглядывал, а наружу мне хода не было. Вот и задумалась я однажды. Зверем, конечно, легче быть, ни тебе бед и горестей, ни забот, ни скуки. Прыгай по креслам да дери обивку! Но вдруг так и останусь зверем навсегда? Вот так выберу лёгкий путь, а остальное забуду?

Такая же беда, значит, с той волчицей в клетке приключилась. Она и правда могла меня не понять.

Стало быть, нужно удерживать свой разум пока могу, иначе наступит час, когда удача на мою сторону перейдёт, а мозгов этого понять не будет!