Марина Суржевская - Лекс Раут. Императорский ловец

— Сойлин? — голос Армона заставил ее вздрогнуть. — Ты почему тут прячешься?

Встать девушка не успела, рихиор сразу оказался рядом и присел на корточки перед ее креслом.

— Я не прячусь, — буркнула та. — Я просто…

— Что?

— Хочу побыть одна.

Любой нормальный человек на это сразу развернулся бы и оставил ее, но Армон нормальным, похоже, не было. Впрочем, человеком — тоже.

— Тебя кто-то обидел?

— Нет.

Сойлинка пыталась не смотреть на него. Двуликий Бог, какой же рихиор… большой. Широкие плечи с перекатывающимися мускулами под смуглой кожей, темные ореолы сосков на груди… Он по-прежнему был в одних штанах и босиком. И от него так пахло, что у девушки кружилась голова… Лесом, хвоей, деревьями… Чем-то… мужским.

Армон вдруг тоже втянул воздух, и Сойлин увидела желтизну, мелькнувшую в его глазах. Он резко выдохнул и так же резко дернул девушку на себя, прижался лицом к ее шее. Зарычал. Тихо, утробно, так что Сойлинка пискнула и забилась в его руках.

— Какого демона? — рявкнул Армон. — Ты снова используешь волчью мяту?

— Что? — опешила она. — Нет! Я ничего такого… Отпусти меня!

Но он не отпустил, лишь прижал крепче к своему телу, приподняв и водя носом по коже у ключицы.

— Нет? — в голосе Армона отчетливо скользнула угроза. Он вообще как-то изменился, Сойлин ощущала в нем сейчас агрессию, которой не чувствовала раньше. Хотя не могла сказать, что ее это пугало. Скорее… вызывало другое чувство… То самое желание подчиниться, о котором говорила Интиория. Позволить ему все, что он захочет. И получить от этого небывалое удовольствие.

Девушка снова дернулась в его руках, пытаясь освободиться.

— Отпусти!

Ткань, запахнутая на груди, развязалась и почти упала с ее тела, пришлось хватать, пытаясь удержать. Сильные руки рихиора подхватили девушку под ягодицы.

— Ты так пахнешь… — его хриплый полувозглас-полурык отозвался внутри сладкой болью. — Так пахнешь…

Он снова тяжело вдохнул и прижался губами к ее шее, лизнул. И еще раз. Приподнял девушку еще выше, чтобы коснуться языком ямочки у ключицы, и снова Сойлин услышала его тихий рык. И все внутри нее отозвалось на этот звук. Голова откинулась сама собой, а ноги обвили его поясницу, чтобы рихиору было удобнее держать. И Сойлин выгнулась, подставляясь его поцелуям, что становились все настойчивее. Он понес ее куда-то, и крылатая даже не вздумала сопротивляться. Она почти не помнила, как они оказались на постели, лишь с наслаждением ощущала сладкую боль, что рождалась от каждого прикосновения рихиора. Сильный… нежный и страстный… такой желанный… альфа.

Зов альфы.

Она пискнула и перевернулась, выворачиваясь из его рук. Одним движением Армон поймал Сойлинку за пятку и рывком вернул обратно — под себя. Прижал к старому лоскутному одеялу и снова провел языком по ее груди. Ткань упала ненужной тряпкой… Глаза Армона слабо светились в серебряном свете луны, мышцы под кожей затвердели, и девушке казалось, что легче сдвинуть гранитную скалу, чем этого мужчину. И самое плохое, что сдвигать его совсем не хотелось. Вот только…

— Ты меня пугаешь…

Он замер, вскинул голову. Подышал.

— Ты пахнешь… Духи леса… Какого демона ты пахнешь так?

— Как? — девушка удержалась от желания себя понюхать.

— Как моя пара! — рявкнул Армон.

— Что? — опешила она. А рихиор зарычал, по-настоящему, по-звериному, в этом звуке не было ничего человеческого. И снова замер, потряс головой. — Я пугаю тебя, прости… — он стиснул кулаки, комкая в руках покрывало. — Не знаю, почему ты так пахнешь… но мне просто невыносимо тяжело сейчас сдержаться…

Она тихо вздохнула, глядя, как обрисовывает свет луны контур его тела.

— Тогда не сдерживайся, Армон, — прошептала Сойлин.

Не знаю почему, но портал открылся примерно метрах в двух от земли, так что мы вывалились на землю, словно рыбешки из дырявой сети. И завизжали в унисон. Потому что под ногами была не травка, а песок — раскаленный красный песок, обжигающий, как угли в жаровне. В тяжелом мареве воздуха мигом запахло паленой кожей — это начала плавиться подошва нашей обуви.

— Мать твою! — выругался Харт. — Раскаленные пески! Ты нас решил угробить, Раут?

Я отвечать не стал, втянул тяжелый воздух, легкие наполнились жаром. И сразу метнулся к Лире, схватил ее за плечи, встряхнул. Ник бросился на меня, но я отбросил его воздушным арканом, даже не оборачиваясь.

— Так что ты там говорила о ненависти ко мне? — прошипел я ей в лицо. Лира осоловело моргнула, пытаясь разобраться в ситуации. Дернулась. Я выдохнул и легонько ударил ее по щеке. Ник заорал что-то нецензурное, Одри вскрикнула. Я не обратил внимания, глядя лишь в голубые глаза, в которых медленно закипали слезы. Сжал Лире плечи. Ник снова бросился на спасение девушки, но его остановил Харт, спеленал арканом неподвижности. Несмотря на всю свою спесь, соображает Флай быстро.

— Давай, детка, — снова встряхнул Лиру. А потом наклонился и впился ей в губы. Коротко и зло прикусил язык. — Давай, покажи, как ты меня ненавидишь!

Холодный вихрь коснулся ног, завертелся вокруг нас ледяной воронкой. Испепеляющий жар резко охладился, и мои спутники безотчетно ступили в этот ледяной вихрь, пытаясь спастись от пламени красной пустыни.

— Эй, ты что же, хотел, чтобы она вызвала холод? — запоздало дошло до Ника. — Но можно же как-то по-другому…

Отвечать и объяснять я не стал. Лира — необученный маг, выплески силы происходят только на эмоциях. Неосознанно. Мы сгорели бы раньше, чем она смогла бы это сделать. А так… один поцелуй, и все готово.

— Ненавижу, — яростно выдохнула Лира, сжимая кулаки. Температура упала еще на пару градусов.

— Очень рад, — искренне сказал я. И отвернулся, потеряв интерес к ней побледневшей девушке. — Харт, помоги! Надо поставить купол, попытаемся сохранить холод. Мы где-то на краю пустыни, линия силы разорвалась, не смог дотянуть до города. Давай, не спи!

Впрочем, покрикивал я просто от злости, потому что Флай уже вовсю строил над нами защитный купол и без моих указаний. Здоровяк прыгал с ноги на ногу, потому что пески сжирали холод почти мгновенно.

— Двинулись! — крикнул Харт.

Защитный купол напоминал шар, внутри которого шли, а вернее бежали мы. Пустыня изъедала снежный кокон слишком быстро, и я с беспокойством покосился на первую дыру, сквозь которую хлынул жар.

— Лира, что-то твоя ненависть меня не впечатляет! — крикнул я. — Тебе добавить? Могу поцеловать еще, кажется, это тебя так злит? Кстати, не могу понять почему, мне кажется, в ту ночь в таверне тебе весьма понравилось!

— Заткнись! — Лира зашипела, сжимая кулаки. Ее лицо стало белым, губы посинели. Внутри шевельнулась жалость, но если выбирать между ее унижением и нашей всеобщей гибелью — жалость подыхала в зародыше. Умирать я точно не собирался.