Светлана Тимина - Пламя Атлантиды

Последние приготовления — и вот уже убраны тяжелые якоря-гарпуны, паруса наполнил ветер, и шхуна «Благодать Атланты» развернулась рукой кормчего к безбрежной водной глади Южного моря. Волны прибивали к крутому побережью белоснежные соцветия астропеусов, которые горожане бросали в воду, и тонкий аромат цветов империи щекотал ноздри. Лишь эти цветы будут напоминать Латиме о родине на протяжении двух солнечных круговоротов пути. По прибытии в Спаркалию они неумолимо завянут, но будут жить в памяти прекрасным напоминанием, что вскоре она вернется и вновь вдохнет их столь родной запах. Латима стояла, опираясь на поручни, пока очертания берега не слились в одну сплошную линию.

Матриарх Изменчивых Вод не чинила препятствий на их пути: ни разу не налетел шквалистый ветер, не встретились по пути суда Кассиопеи, ветер надувал паруса, а ясное ночное небо над головой позволяло держать верный курс по звездам.

Привыкшая к действию Латима изнывала от тоски вынужденного бездействия. Днем она проводила долгие меры масла на палубе, оттачивая и без того высокое мастерство владения мечом, а на закате, пользуясь отсутствием шквальных порывов, ныряла в море, проплывая мили, вслед за не теряющим свой ход кораблем. Лишь на рассвете третьего круговорота их морского пути вдали забрезжили круглые маковки архитектурных построек Алессии, и Лучезарная заметно оживилась. Она с трудом усидела на месте, пока ее личная прислужница натирала отрезом лассирийского шелка роскошные темные волосы, покрывала плечи и ключицы госпожи мерцающей пудрой, подкрашивала глаза угольными стрелками. Кто-то из девушек все же догадался сохранить несколько астропеусов свежими, и теперь большой белоснежный цветок украсил черные волосы посла Атланты. Латима поморщилась, когда ее шею обвило ожерелье из слез пустыни, она не любила драгоценности, но надевать колье из белых пластин, которые и правда были резцами убитых ею врагов, для дипломатического визита было крайне неосмотрительно.

— Император Аттикус Фланигус, согласно традициям этой страны, встречает гостей в своем дворце, — задумчиво размышляла Лучезарная. — Вот вам традиции варваров во всей красе! Лаэртия вышла на берег даже к Актию Кассиопейскому, чтобы оказать ему достойный прием! Ничтожные самцы боятся перетрудиться. Их назначение — работать и приносить нам удовольствие, а здесь они правят, подобно богорожденным атлантам!

— На рабовладельческих рынках златокожим мужам не было бы цены, — заметила Виталия. — Говорят, их род произошел из древней расы наших прародителей, но разногласия и войны с нашими далекими предками разделило нас на два противоборствующих рода.

— Эта легенда придумана спаркалийцами, дабы взять часть величия матриархата и доказать, что они тоже чего-то достойны. — Латима оглядела себя в отполированном металлическом щите. Шелк цвета небесной лазури удивительно ей шел. Длинный разрез открывал стройные ноги, а шелковый лиф — точеные плечи и руки с нежным рельефом мускулов. — Но я все же надеюсь, что свершится чудо, и я, наконец, вновь почувствую касания Криспиды в глубине своего лона и в напряженной и изголодавшейся по поцелуям груди. Говорят, среди них все же встречаются внешне достойные самцы с телами воинов. Жаль, что Аттикус больше даже не вправе приказывать собственному жезлу.

Девушки рассмеялись. Между тем «Благодать Атланты» вошла в порт Алессии, столицы Спаркалийской империи. Латима вышла на корму вместе с сопроводительным эскортом и оглядела немноголюдную пристань. Да, это не родная Атланта, где всегда ликует толпа, встречая все без исключения парламентские делегации, как самых дорогих гостей. Затем ее внимание привлек строй из крепких воинов, которые образовали коридор, дабы никто не смел приблизится к послу матриархальной державы. Наконец ее взгляд замер на трех встречающих — представителях местной знати, судя по фиолетовым плащам и мечам в ножнах на поясе с богатой инкрустацией, а слезы пустыни на рукоятях оружия блестели в лучах восходящего солнца.

Лучезарная едва удостоила их вниманием, пока не спустили сходни на причал. Она спускалась медленно, гордо глядя перед собой, удостоившись легким поклоном в качестве приветствия.

— Атланта Непревзойденная шлет вам приветствия через безбрежную гладь тихих вод, этот неблизкий путь призван нам мир обрести в лучезарном покое.

У трех мужчин сразу приоткрылся рот, а в глазах появилось выражение глупой растерянности. Латима едва сдержала улыбку. Варвары! Вряд ли они поняли, что хотела сказать посол на языке высокой поэзии своей империи, как и то, что подобной чести удостаивались только самые уважаемые собеседники.

— Латима Лучезарная, следуй за мной! — Поднял руку один из них, и девушка едва сдержала смешок, сделав жест своему сопровождению, которые едва не зароптали от возмущения. Настоящие дикари! Оставалось надеяться, что царь Аттикус не повторит ошибок своих подручных. Нет, она не сомневалась в своем хваленом самообладании, но очень тонка грань между уважением и пренебрежением, может не хватить сил отличить одно от другого.

Худшие опасения подтвердились. Сопровождающий указал на крытую повозку — фиакрон, где ей со спутницами предстояло преодолеть путь до дворца императора. Она и раньше слышала, что женщины этой страны не имели права ездить на колесницах. Впрочем, всех остальных прав они тоже не имели. Даже в варварской Кассиопее можно было наблюдать почтение к потомственным аристократкам, поэты часто воспевали женщин и в песнях, и в стихах, но Спаркалия в отношении к прекрасному полу была непреклонна. Для того чтобы покинуть стены собственной обители, спаркалийки были обязаны получить на это разрешение не только супруга, но и имперского совета. На людях они были обязаны скрывать свои лица за темными масками, а тела — под плащами. Наедине с мужчинами им полагался минимум одежды, сидеть женщины могли, только обнимая колени своих мужей, не имели права говорить без разрешения и смотреть в глаза. Нарушение этих традиций жестоко каралось — многие не выживали под ударами кнута и пытками калеными прутьями.

Подумав, Латима решила не спорить — не лишится она своего величия от поездки в фиакроне, и не будет повода к вероятному межгосударственному разногласию на почве различия культур. Когда процессия тронулась в путь, девушка все же нарушила правило — откинула тяжелую темную занавеску, разглядывая проплывающие мимо дома, улочки и большую площадь. Когда они проезжали мимо помоста, женский крик разорвал тишину, и Латима поморщилась. На помосте собралась небольшая толпа из мужчин разных сословий, и палач в красном облачении как раз приковывал к перекладине молодую женщину, совсем еще девочку. Виталия заскрежетала зубами от возмущения — подручная никогда не сдерживала своих эмоций, но Лучезарная предупреждающим жестом накрыла ее ладонь.