Юлия Григорьева - Погоня за сокровищем (СИ)

— Наконец, вы сможете познакомиться с вашим родовым гнездом, Адамантина, — с достоинством произнес господин граф, выходя из экипажа. — Здесь родился и рос ваш отец и мой сын, его сиятельство граф Вэйлр Мовильяр, впоследствии сменивший фамилию, данную ему его славными предками на прозвище — Лоет, и променявший титул на паруса своего разбойничьего брига.

Лакей спешно подал руку внучке хозяина, и Тина выбралась из кареты, несмело оглядываясь. Возможно, их дом в Кайтене выглядел не столь богато и внушительно, но поместье графов Мовильяров ее начало подавлять с первой минуты, вызывая желание дать стрекача больше, чем открыть в восхищении рот и произнести столь родное и привычное:

— Гарпун мне в печень.

Граф на мгновение остановился, с легкой насмешкой наблюдая за озирающейся Тиной. После указал кончиком трости на особняк и провозгласил:

— Добро пожаловать домой, дитя мое.

Девушка закусила губу, за что тут же удостоилась изломленной в нарочитом недоумении брови его сиятельства, расправила плечи и последовала за ним, чувствуя себя преступником, приговоренным к расстрелу. Высокородный дед шел впереди, франтовато помахивая своей тростью, прямой, как жердь, с гордо задранным подбородком. В каждом его движении чувствовалось величие и сознание собственного достоинства.

Еще в дороге он перешел с внучкой на 'вы', приучая ее к обращению, принятому в кругах аристократии. Никакой — Тина, либо — Адамантина, либо — дитя мое. За ругательства несильный удар тростью по колену, как за попытку шмыгнуть носом. За жест в виде указующего перста, этот перст был отбит ладонью его сиятельства. Стоило ссутулиться, и хлопок тут же следовал по спине. Идет, опустив взгляд себе под ноги, палец деда задирает подбородок. А когда Тина сплюнула, и вовсе получила по губам.

А когда после одной из ночевок его сиятельство пришел за внучкой, и она открыла дверь, забыв о фальшивых локонах, свое негодование граф выразил брезгливо опущенными уголками губ и фразой:

— Будет ли предел моему терпению?

— Маменька с папенькой дольше терпели, — буркнула Тина.

— Что посеяли, с того и сняли урожай, — ответствовал дед. — Спрячьте этот позор, Адамантина.

И уже сидя в карете, граф Мовильяр в задумчивости произнес:

— Одного не могу понять, как из троих отпрысков все пороки достались именно девице?

— Судьба, дьявол ее задери, — вздохнула Тина, тут же получив тростью по ноге.

Они вошли в особняк, встреченные вышколенными слугами. Здесь явно не могло быть дядюшки Самеля с его баловством втихаря от родителей. На лицах слуг сохранялось надменное выражение, никто из них не позволил себе разглядывать внучку его сиятельства, и только вслед хозяину и дочери второго сына графа поворачивались головы, и в глазах зажигался интерес.

— Вам покажут ваши покои, Адамантина, — произнес сиятельный дед, поднимаясь по лестнице. — Так же объяснят распорядок и правила этого дома. К вечеру придет портной, чтобы снять с вас мерки. Не желаю, чтобы моя внучка ходила в готовых платьях, вам сошьют наряды по моим указаниям. Мы избежим всех этих новомодных кричащих цветов, излишества бантов и оборок. Скромность не означает бедность. Так же вы познакомитесь с вашими кузенами, ваш дядя Натаэль привезет их к ужину. С ним приедет и Ланс, надеюсь, встреча с братом порадуют вас. Завтра прибудут ваши учителя, и я буду лично следить за вашим обучением. К сожалению, ваша глупость сыграла с вами злую шутку, и я не могу позволить вам покинуть пределы поместья, пока ваши волосы не отрастут настолько, чтобы за прической скрыть недостаток их длины. Никаких фальшивых локон — это дурной тон. Зная ваш живой нрав и предупрежденный вашим отцом о возможной попытке побега, к вам будет приставлена гувернантка. Так же за вами будет следовать лакей, постоянно, пока я не увижу, что вы образумились, и я смогу доверять вам.

— Дышать я хотя бы могу? — возмущенно вопросила Тина широкую спину своего деда.

— Можете, но согласно этикету, — усмехнулся он, не оборачиваясь. — Лишние вдохи придется оставить за ненадобностью.

— Вашу ма…

— Адамантина!

— Прошу прощения, ваше сиятельство.

— И в который раз я уже дарую вам его, дитя мое.

— Вы безмерно великодушны.

— Помните об этом, дитя мое. Иногда я бываю зол и нетерпим, не испытывайте моей выдержки.

— Угу…

— И не мычите, вы человек, а не животное.

— Лопни моя требуха, — в бессилии прошептала Тина и ткнулась носом в спину деда.

Чуть позже мадемуазель Лоет, помытая и переодетая, сидела в столовой и ожидала появления его сиятельства. Столовая была столь огромна и помпезна, что Тина едва удержалась от того, чтобы не ухнуть, подобно сове, чтобы услышать свое эхо. Остановило ее присутствие лакеев, замерших на небольшом отдалении от стола.

От стола… Ох, это был не стол, это было король столов, настоящий столище, как прозвала сей предмет мебели про себя Тина. Будь здесь Сверчок, они бы могли на этом столе сыграть в догонялки. Но самым забавным девушке показалось то, что накрыто им с дедом было на разных концах. То есть, вздумай она о чем-то спросить его сиятельство, должно быть, придется приложить руку ко рту и закричать, чтобы он ее услышал. Ах, нет, как раз этого-то делать и нельзя. Поерзав на стуле, Тина решила на досуге вспомнить правила поведения за столом, которые ей неоднократно втолковывала матушка.

Не стоит думать, что мадемуазель Лоет ела, как говорил ее папенька, чавкая и залезая в чужую тарелку. Тина была аккуратна, умела пользоваться ножом и вилкой, знала, для чего существуют салфетки и никогда не разговаривала с набитым ртом. Однако дома не было строгих правил, и за столом часто велись беседы. Чета Лоет не стремилась следовать этикету, и на их столе стояло два три блюда, этого вполне хватало для насыщения. Прислуга не стояла за спиной, и хозяева прекрасно обслуживали себя сами.

Сейчас же весь этот столище был уставлен супницами, соусницами, огромными блюдами. Одних напитков Тина насчитала десять штук, а после задумалась, не тайный ли пьяница ее дед, папеньки обычно хватало одного бокала вина. На столе в особняке Лоетов стоял графин, но бывало, что к нему вовсе не притрагивались. После того, как девушка рассмотрела поверхность стола между двумя сервированными местами, она обратила внимание на саму сервировку. С ее языка едва не сорвалось ругательство, когда она вдруг поняла, что не помнит и половины ножей и вилок, лежавших перед ней. Приборов было столь много, словно граф и его внучка собирались засесть в столовой на неделю.

Тина представила, как через несколько дней прислуга выкатывает из дверей столовой вначале круглого, как шар его сиятельство, а следом шарик поменьше — саму Тину. Воображение столь живо нарисовало ей эту картину, что девушке пришлось прикрыть рот ладонью, чтобы не засмеяться. Но тут воображение дорисовало, что сиятельный шар не просто катится, подвластный рукам лакеев, но еще и вещает: