Юлия Цыпленкова - Тонкий лёд (СИ)

— Возможно, я что-то упустила, — уклончиво произнесла я.

Диар указал мне взглядом на дверь, пропустил вперед и окликнул Эггера:

— Милейший, остановитесь. Подайте-ка мне этот пыльный мешок. Да-да, это недоразумение с громким названием «саквояж».

Старый привратник вернулся назад, подал диару мой саквояж, и его сиятельство, подобно обычному грабителю с большой дороги, открыл его и сунул внутрь свой не в меру любопытный нос.

— Итак, — начал он, — дюжина носовых платков… Что еще? Гребень без двух зубцов… пудреница. Пустая? — на меня воззрились с недоумением.

— Там зеркальце, — пролепетала я.

— Зеркальце? — переспросил д’агнар Альдис.

— Оно красивое, — я смущенно потупилась.

— Хм… — подвел итог нашей беседе диар и продолжил возмутительный досмотр моих вещей. — Старый штопаный плащ. Тоже ваш любимый?

Признаться, сама не знаю, зачем его взяла. Скорей по рассеянности, однако теперь я чувствовала необходимость отстоять несчастный плащ, но…

— Отдайте собакам на подстилку, — мой плащ полетел в руки Эггера. — Платки туда же. Это что? — диар вдруг забрал обратно плащ и платки, запихнул их обратно, захлопнул саквояж и вручил его привратнику. — Все сжечь.

— Сжечь? — уточнила я, получила в ответ величественный кивок и пришла в крайнюю степень возмущения. — Ваше сиятельство, я против! Это мои вещи, и я…

Не произнеся ни слова, диар снова забрал саквояж у Эггера, добыл из него пудреницу и вручил мне.

— Вот ваше красивое зеркальце, такого в перечне точно не было. Так и быть, я готов с ним жить под одной крышей. Остальное сжечь.

— Д’агнар Альдис!

— Агнара Берлуэн, не испытывайте моего терпения, — сухо ответил мой жених. — Вы и так издевались над ним целый час. Прошу.

Мне подставили локоть, собственноручно водрузили на него мою ладонь, накрыли второй сиятельной дланью, чтобы не вздумала сопротивляться, и самым возмутительным образом утащили вниз, где меня уже ждала моя родня. После едва ли затолкали на Золотце и объявили поистине королевским тоном:

— Выезжаем.

И мы выехали. Сиятельный диар, я и Арти отправились в путь верхом, папенька и близнецы — в коляске. Продвигались неспешно, торопиться было некуда. Младший агнар Берлуэн негромко беседовал с сиятельным диаром. Сестры за нашими спинами оживленно обсуждали наше гостевание в поместье д’агнар Альдиса, папенька увещевал их вести себя приличней, и только я оставалась молчалива.

То, что мои сборы продлились столь долго, имело основание. Я нервничала. Диар вез нас к себе за несколько дней до бала, на котором он собирался представить меня свету и огласить нашу помолвку, чтобы я успела привыкнуть к поместью и чувствовала себя на приеме более уверенно. Мне надлежало познакомиться с прислугой, с самим поместьем, с усадьбой диара, где мне предстояло вскорости жить постоянно. И я бы может даже восприняла эту поездку как развлечение, но мои учителя уже ожидали меня в доме д’агнара Альдиса, и как раз отдыхать и развлекаться мне никто не собирался позволять.

Я чувствовала себя неловко. На глазах прислуги их будущая хозяйка будет выслушивать нотации от учителей, словно малое дитя. Как станут они относиться ко мне? И что скажут агнары, когда это дойдет и до них? Я была практически уверена, что слуги его сиятельства могут проболтаться, и тогда ко всему прочему меня обвинят в необразованности.

— Сестрица, ты мрачнее тучи, — заметил Артиан, прерывая разговор с диаром.

— Все хорошо, — как можно более независимо ответила я.

— Агнара Флоретта успела найти новый повод для своих опасений? — мой жених сказал это таким тоном, будто меня рядом не было вовсе.

— Ничуть, — фыркнула я.

— Фло, у тебя все на лице написано, — Арти широко улыбнулся, и я ответила ему хмурым взглядом. Предатель чуть склонился ко мне из седла и доверительно произнес: — Мне ты можешь рассказать все, и я могу поклясться, что никто не узнает твоей страшной тайны.

— Думаю, — усмехнулся диар, — наша маленькая трусишка снова видит для себя неведомую опасность. Осталось разгадать сей ребус и понять, чего опасается агнара Берлуэн.

— Я не трусиха! — возмутилась я. — А если трусиха, то вы, ваше сиятельство, разбойник с большой дороги и разоритель.

— Скажите, какая тирада, — я была удостоена насмешливого взгляда. — И такова ваша благодарность за то красивое зеркальце, что я столь милостиво оставил вам, дорогая невеста?

— Я уже не знаю, за что вас благодарить, ваше сиятельство. Куда ни глянь, везде должна… — я осеклась и зарделась. — Простите. Это было грубо.

— Да уж, — охотно согласился со мной жених. — Весьма грубо. Я почти оскорблен в лучших чувствах.

— Фло, — брат укоризненно покачал головой.

Я подняла голову и столкнулась с двумя обвиняющими взглядами. Открыла было рот, чтобы сказать, что вовсе не хотела казаться неблагодарной, но тут же его закрыла, поджала губы и ответила упрямым взором. Где это видано, чтобы на слабую женщину нападали сразу двое мужчин, один из которых родной и горячо любимый брат, а второй и вовсе жених.

— Трусиха, но воинственна, — отметил диар.

— О, ваше сиятельство, — протянул гадкий братец, — Флоретта далеко не трусиха, но мнительна и нерешительна сверх меры. Однако вы правы, она воинственна и мстительна, опасайтесь гнева моей сестры.

— Берегитесь, Артиан, взгляд агнары Берлуэн способен прожечь в вас дыру величиной со спелое яблоко.

— Вы бы знали, д’агнар Альдис, сколь мастерски моя сестра владеет зонтом, — не без гордости ответил младший агнар Берлуэн, и мне вдруг захотелось треснуть чем-нибудь обоих мужчин, даже его сиятельство, но, конечно, я такого не сделала, посчитав, что подобная выходка окончательно превратит меня в посмешище.

Вместо этого я пришпорила Золотце и уехала вперед них. Однако меня тут же догнали.

— Агнара Берлуэн, вы оскорблены? — полюбопытствовал диар. — Знали бы вы, как я оскорблен вашими словами. Я вам зеркальце оставил, а вы…

— А еще вы приказали сжечь мои вещи, — буркнула я.

— Но зеркальце!

— Далось вам мое зеркальце, ваше сиятельство! — едва не плача с досады, воскликнула я. — Это маменькина пудреница. Она подарила ее, когда мне было всего семь лет. И гребень тоже принадлежал агнаре Берлуэн. И даже тот плащ. А вы… Вы…

— А я не имел понятия, что эти вещи — ваша память о маменьке, — отчеканил диар, не желая принимать на себя даже толику вины за самоуправство. — Пока вы не научитесь излагать ваши мысли, дорогая невеста, я буду делать то, что считаю нужным. И сейчас я считаю нужным проверить, как вы держитесь в седле. Если сможете первой добраться до дорожного указателя, я разрешу вам придумать мне наказание за сожжение вашего саквояжа. Если первым буду я, вы изложите подробно ваши новые опасения, без замалчивания и попыток извернуться. Я даже позволю вам галопировать первой. Отказа не приму. Вперед, дорогая невеста. Не каждому дается возможность отомстить мне. Вас, как свою будущую супругу, я могу побаловать даже этим. Вперед!