Юлия Цыпленкова - Тонкий лёд (СИ)

— Когда ваш папенька привезет вас ко мне в мастерскую, — ухмыльнулся портной. После посмотрел на меня более пристально и вздохнул. — Экая вы слабенькая, душа моя. Иные агнары готовы стоять под дверями моей мастерской в надежде, что я буду возиться с ними, как с вами. А вы уже и утомились.

Инар Рабан всплеснул руками, вздохнул и щелкнул пальцами, провозгласив:

— Продолжаем!

И пытка продолжилась. Меня обмерили вдоль и поперек, снова перепробовали несколько оттенков зеленого, пока почтенный мастер не воскликнул:

— О, вот оно! Это божественно! Пиши…

Когда вся эта разбойничья ватага, увешенная измерительными лентами, тканями, кружевами, которые так же благополучно были приложены ко мне «для полноты картины», исчезла из нашего дома, я растянулась прямо на полу в Бордовой гостиной и объявила:

— Передайте моему жениху, что я умерла в жесточайших мучениях и теперь буду являться ему во снах. О приятных сновидениях сиятельный диар может позабыть.

— Как мило.

— Нет, это не мило. Это кошмар.

— Это необходимость, дорогая невеста.

Я вывернула голову, не поднимаясь с пола, и узрела в дверях того, кого меньше всего ожидала увидеть.

— Кажется, у меня случились галлюцинации, — мрачно пробормотала я.

— Возможно, да, — как-то очень загадочно произнес д’агнар Альдис. — А возможно, и нет. Кто знает…

— Флоретта! — окрик папеньки заставил меня вскочить на четвереньки.

Я уперлась взглядом в ноги в серых брюках, неспешно приблизившиеся ко мне. Следом протопали ноги агнара Берлуэна-старшего. Но прежде, чем папенька достиг своей невоспитанной дочери, руки Артиана уже подхватили меня подмышки и поставили на ноги. Я испуганно ойкнула, отчаянно покраснела и пролепетала:

— Простите меня, я…

— Сестра просто устала, — ответил за меня брат.

— Я заметил, — невозмутимо кивнул диар. — Инар Рабан поработал на славу, я доволен.

Мой возмущенный взгляд скользнул по диару, затем по раздосадованному папеньке и остановился на Артиане, прятавшему ухмылочку. Мой гневный взор достался брату, не предупредившему меня, что у нас появился гость.

— Я не видел, — шепнул брат.

Теперь мы оба посмотрели на моего жениха. Лицо диара вновь было лишено всяких чувств, и ирония, недавно слышавшаяся в его голосе, никак не изменила надменного выражения д’агнара Альдиса. Он даже уже не смотрел на меня. Диар глядел на Артиана.

— Агнар Берлуэн, жду вас в своем поместье завтра поутру, — сказал мой жених. — Надеюсь, ваш отец передал вам наш с ним разговор?

— Да, ваше сиятельство, — склонил голову мой брат.

После внимания диара удостоилась и я.

— Я хотел пригласить вас на прогулку, агнара Флоретта, — довели до моего сведения. — Но раз вы устали, не смею и далее тревожить вас. Перенесем нашу прогулку на более подходящее время.

Развернулся и покинул гостиную, более ничего не говоря. Я еще какое-то время смотрела на дверь, а после шумно выдохнула и сразу же жадно глотнула воздуха, сообразив, что не дышала с того самого мгновения, как диар сказал о совместной прогулке. И тут же порадовалась, что инар Рабан вымотал меня до предела. Но учтивость будущего мужа отметила. Он не стал настаивать на своем желании, несмотря на то, что проделал путь до нашей усадьбы с определенным намерением. Это было уже даже приятно. А потом я осознала, что сегодня впервые разговаривала с д’агнаром Альдисом.

— Ох, как неудобно получилось, — прошептала я, хватаясь за горящие щеки, вспыхнувшие при воспоминании о том, в каком виде меня застал диар и что услышал.

— Кажется, ты его позабавила, — попытался успокоить меня брат.

— Теперь я еще и посмешище, — удрученно вздохнула я.

— Глупости, — отмахнулся Артиан. — Лучше отдохни, ты похожа на красного призрака.

— Призраки белые, — возразила я.

— А ты — стыдливый призрак, — хохотнул младший агнар Берлуэн.

Удостоив его сердитого взгляда, я поспешила покинуть гостиную и скрыться в своей комнате, пока не явился папенька, убежавший за диаром, и не начал меня распекать за недопустимое поведение. Однако закрытая дверь не смогла удержать праведный гнев родителя, и он забарабанил в нее кулаком, требуя:

— Флоретта, немедленно откройте своему отцу!

— Фло устала, — донесся до меня голос брата.

— Сначала я пожелаю ей доброй ночи, — кровожадно объявил папенька.

— Отец…

— Молчать, мальчишка!

— Я уже открываю, папенька, — поспешила я к дверям, пока не досталось заодно и брату.

Повернув ключ в замочной скважине, я отошла в сторону, повинно склонив голову. Агнар Берлуэн, чеканя шаг, вошел в мою комнату и остановился напротив, заложив за спину руки. Он некоторое время перекатывался с пятки на носок и обратно, после погрозил мне пальцем и обрушил на меня свой праведный отцовский гнев:

— Это возмутительно, дочь моя! Откуда в вас эти ужасные манеры?! Лежать на полу, да кому такое взбредет в голову? И что за слова вы произнесли вслух? В каком свете вы явили себя вашему жениху и благодетелю? Что если он решит, что вы ему вовсе не подходите? Вы думали об этом?

— Нет, папенька, — вздохнула я.

— В том-то и дело, Фло! — воскликнул родитель, переходя на более домашнее обращение. — Ты ни о чем не думаешь. На нас продолжает сыпаться благодать, а ты хочешь закончить все те чудеса, что выпали на нашу долю, одной своей глупой выходкой?! Немедленно садись и пиши его сиятельству извинения! Немедленно, Фло! Я проверю… Нет! Я сам тебе все продиктую. Садись за стол.

Писать извинения отчего-то совсем не хотелось. В душе моей поднялся странный протест, и негодование заставило вскинуть на сурового родителя возмущенный взгляд.

— Но, папенька, д’агнар Альдис мог бы и уведомить нас о своем появлении, и тогда я бы ждала его в вертикальном положении. Однако же…

— Немедля! — гаркнул агнар Берлуэн, и я поспешила к столу, продолжая внутренне негодовать.

Папенька прошелся по моей комнате, заложив руки за спину, после выдохнул и развернулся ко мне на каблуках.

— Пиши, — произнес он, я послушно обмакнула перо в чернильницу и приготовилась записывать под диктовку. — Драгоценный д’агнар Альдис. Сегодня я предстала перед вами в непозволительном виде, и прискорбие заполнило мое сердце…

Я кривилась, морщилась, фыркала, но выводила папенькины слова, протестуя в душе. Что за обращение? Может, я и не имею столь высокого рождения и вовсе ничего не имею, но мое самоуважение при мне, и оно бунтует против самоуничижения, к которому меня подталкивал родитель, вынуждая молить о прощении за неловкую случайность.

— Молю вас на коленях…

— Это уж вовсе лишнее, — не выдержала я. — Кем я буду в глазах своего жениха?

— Покорной и скромной девицей, осознавшей всю глубину своего проступка, — отчеканил папенька и продолжил диктовать: — Молю вас на коленях о снисхождении…