Ксения Бунеева - Пыльными дорогами. Путница (СИ)

Глядела я, как ладони по золотистым волосам Сияны скользят, как кожу ее шелковую гладят. Как она на груди его лежит, как улыбается, как глаза сверкают.

Глядела и не верила.

Ладимир, сердце мое, за что же так? Чем я-то не приглянулась? Чем не подошла?

«Чары не чары, а правда перед тобой...». Какой же он колдун, ежели приворот распознать не смог? Какой чародей, если поддался на темное заклятие? Без воли его не свершить Велимиру с Ростихом волшбу, не одолеть.

- Зря ты, Вёльма в Скельдианию не ушла, как звали, - проговорил Велимир. - Теперь знай правду.

Померкло все передо мной.

Не слушая других слов чародея, выскочила я прочь. Побежала куда глаза глядят.

Не видела ничего и не слышала.

Разве что шаги за спиной да шепот иногда чужой, что к себе звал и успокаивал...

В Доме Предсказаний тихо было.

В час, когда колокол на башне трижды пробил, не было здесь никого. Не должно быть видно.

Вошла я без спроса, без проверки стражей на входе, без взгляда косого. Вещие создания на стенах не щурились ехидно, не пугали, не срывались с мест - пропускали.

Промокшая под ночным дождем, упавшим с небес, в разодранном платье, простоволосая, с исцарапанными руками и горлом синим от велимировой руки, шла я по коридорам.

Много, ох, много лет манили они меня, звали.

И что же? Пришла я, поверила. Все сделала лишь бы здесь остаться.

Боги светлые... Да только кто же я теперь?

Чародейка недоученная, девка гулящая, которую и замуж никто не возьмет, коли уйти надумаю. Обманутая и брошенная жестоко.

Всеми брошенная - людьми и богами, которым день и ночь молилась. Не услышали видно недостойную, не приняли треб моих, не пощадили.

Говорил мне Зоран, темный жрец, что страдать буду, говорил, а я не верила. Прав был. В огне все видел. А пламя, оно каким не станет - темным иль светлым, все истину кажет. В лепестках его любая тайна явью становится. И не укрыться, не спрятаться, не обмануть.

Прошла я тихо, у двери резной остановилась, постучала. Открыли сразу.

- Входи, сестра, - проговорил Зоран. - Мы ждали тебя всю ночь.

Осьмуша, за его спиной, за руки меня удержал, не дал упасть.

- Вёльма, да что стряслось с тобой? - спросил, оглядев меня с ног до головы.

Не ответила я.

- После спросишь, - велел ему Зоран. - Помоги лучше нашей сестре, дай одежду сухую, отвару горячего.

- Нет, - взмахнула я рукой. - После все...

Они поглядели на меня оба.

- Увидеть ее хочу. Сейчас же.

На святилищах в Беларде не ставили идола ушедшей. Ей лишь темные жрецы поклонялись вдали ото всех.

Знала я, что если уж Зоран такой путь выбрал, то сам, в своей обители ей молится. Чтоб не видел и не помешал никто.

- Идем, - кивнул он, взял меня за руку и повел.

В зале небольшом, полутемном очаг горел посредине. Пламя его колдовское яркими языками взлетало над чашей. Кажется, взглянешь в него и увидишь все - прошлое, настоящее и грядущее. Покажется оно всполохами алыми, картинами такими, что с ума свести могут, ежели не готов окажешься.

Дойдя до очага, я вдруг тепло ощутила, враз согрелась. Протянула руки к огню. Языки пламени почти коснулись кожи да не обожгли.

- Это пламя - ее огонь, - проговорил Зоран. - Всегда греть тебя станет.

Тут я глаза подняла и поспешила очаг обойти.

Она такой же как во сне моем была. Точь-в-точь. В черном вся, с лицом закрытым, глазами, на меня взирающими, и рукой протянутой. Будто прямо ко мне.

- Ушедшая, - прошептала я. - Мать моя непризнанная...

И ладони ее мне на плечи легли.

- За что же ты дочери своей страдания принесла? За что не пощадила?

И шепот ласковый как песня полился...

- За что не защитила? За что покинула?

«Сама ты меня покинула, Вёльма, признавать не захотела. А путь тебе указать непросто было», - шептала в ответ.

Вгляделась я в ее лик и показалось будто сама на нее похожа. Ступила было вперед, ближе подойти да не удержалась. Ноги подкосились, и упала на колени.

- Ушедшая, мать моя непризнная, сама я к тебе пришла, - снова зашептала, - защиты и помощи просить. Сил мне дай и развей мое горе по ветру будто пепел. Сожги любовь мою в огне своем - пусть не будет ее навеки. Не хочу в сердце ее хранить, не хочу предателя помнить.

Просить прошу, а что взамен дать. Нельзя мне ей служить, нельзя белую бусину терять, нельзя...

- Помоги мне, ушедшая, дай сил, - слабо повторила. - Не служила я тебе прежде и знаю, что не оставишь меня. Белую бусину из ожерелья твоего принимаю и с ней силу твою...

Взглянула на нее и показалось, будто сквозь складки легкой ткани возникло ее лицо и легкая, едва уловимая улыбка.

Подняла я дрожащую руку, чтоб к ее ладони коснуться, договор наш скрепить. Протянула пальцы и едва-едва дотронулась, а после все и померкло.

Очнулась уже днем.

Свет дневной в глаза ударил и больно стало.

- Лисица-синица и где ж ты гуляла? - пропел Тишка. - Где была так долго, что извелись мы все! Меня, шута бедного, и того подняли не свет ни заря!

- Умолкни! - цыкнула Варвара. - Вёльма, слышишь ли меня?

- Слышу, Варварушка. Встать помоги...

Осьмуша тут же подскочил и помог мне сесть.

В комнате, прежде лишь Всеславу и его союзникам принадлежащей, Зоран сидел.

- Сильно ты утомилась, Вёльма, - сказал. - Без чувств тебя сюда принес. А Варвара после зельями своими отпаивала.

Я взглянула на себя - платье новое, чистое, меховым плащом укрыта. Отчего ж я здесь?

Как вспомнила, так будто стрелой грудь пронзило... Слезы сами подступили.

- Не плачь, лисичка, не плачь, - Тишка стал гладить меня по голове. - Нет твоей вины ни в чем.

- И то верно, не плачь, сестра, - добавил Зоран. - Печаль уйдет, так огонь сказал. А время унесет ее следы и будешь ты снова счастлива как прежде.

- Как прежде, - повторила за ним бессмысленно. - Зоран, услыхала ли она молитву мою?

- Она все слышит, Вёльма.

- Вёльма! - вскрикнула Варвара. - Никак ушедшей молиться надумала?

- Боги светлые, помогите! - пискнул Тишка и полез под кровать.

- Не кричи, Варвара, - спокойно ответил Зоран. - Нет ее вины в том, что сказать желаешь. Договор их не скреплен. Вёльма руки ушедшей коснуться не успела - чувств лишилась. Если желаешь, сестра, вернешься и довершишь дело.

Ничего я не сказала ему в ответ. Только голову опустила и закрыла лицо руками.

***

Темные от дождя стены покинутых людом домов казались мертвыми. Того и гляди нечисть какая из-них покажется. Зашипит злобно, оскалится и царапины от когтей на бревнах оставит. А следом за ней целая орда нежити хлынет и тогда уж не спастись нам, никому. Говорят, шаманы гарнарские немерено ее разбудили волшбой темной.

Вздрогнув, я плотнее запахнула плащ и убрала со лба прилипшие волосы. Непогода вот уж третий день изматывала незадачливых путников. А холод - холод крался следом за дождем. Проникал под одежду, царапал кожу, колол будто насквозь и отказывался выходить из тела, оставаясь там, кажется, навечно.