Рожденный жить (СИ)

Он был не аккуратен, но на то имелись веские причины. Постоянные ранения руки сделали конечность слабой и малоподвижной. Казалось, и сам Лай старался намеренно её прятать, навязывая на себя длинные и фигуристые шарфы. От этого он казался каким-то смешным, особенно, когда пытался сам что-то сделать и у него не получалось. Она, видя такие деяния, тотчас шла помочь. Не потому, что ей было приятно делать за кого-то какую-то работу и не совсем из жалости, просто Илзе привыкла помогать отцу и с тех пор выработала в характере такую незаменимую черту.

Привыкла она и к долгим разговорам, сидя на мохнатой лужайке под светом вечерних звёзд. Они болтали обо всём, смеялись, шутили, однако не чувствовали друг в друге уверенности и просто хотели узнать в собеседнике что-то новое. А его было так много! Жизни совершенно разные. Почти никакого сходства. Каждый разговор, как новая планета. Новая тема – новый уголок. И как заманчиво узнать что-то новое и необычное! Понять истинные мотивы слов и стремлений.

Однажды они бежали по полю. Золото разливалось за горизонт и колыхалось, как море, а ещё солнце огромным шаром венчало эту красоту… Она шла первой, длинные юбки постоянно цеплялись за колосья, колючки оставались на ткани и рвали её, оставляя небольшие полосы. Ноги в мягких башмачках проваливались в рыхлую мокроватую землю. И вдруг она запела. Лёгкая романтичная песнь полилась над полем и зазвенела в хрустальном воздухе.

-Что ты делаешь? – неожиданно сказал он, немного удивившись.

-Как что? Пою.

Странное выражение лица Лая заставило её смолкнуть и оборвать последние ноты.

-Ты разве никогда не слышал песен?

Он покачал головой и, улыбаясь, выпустил из себя одно слово:

-Впервые! Но это так здорово… Я бы тоже попробовал, но я не знаю слов, ни одного. А этих я не понимаю. Кажется, германское наречие? Я прав?

Илзе была приятно удивлена.

-Ему научила меня бабушка. Да, этот язык знают не все… Но, вижу, у нас снова нашлось что-то общее. Так что, научить тебя словам? Идём, напишу! – и, мчась под крыльями влажного ветра, она уже представляла, как будет снова петь.

Так проходили дни, так исчезало одиночество. Тишина заполнялась смехом, а гулкое эхо – сотней невероятных звуков. Они отражались от стен и петляли в длинных коридорах, вибрировали и наполнялись какой-то особым ощущением, отчего начинало казаться, что воздух становится теплее, и это вовсе не пещера, а роскошный мрачный дворец. Да, она прекрасно скрашивала его одиночество. Точила ту крепость, что годами загоняла его в далекий тёмный угол, и заставляла расцветать прямо на глазах изумлённого Алена. Просто одним присутствием. Тихим и ласковым словом.

Дни стали проходить весело и незаметно. Лай ловил себя на мысли, что больше не испытывал потребности в затворничестве и смело шагал на встречу своей подруге. Отчего-то теперь он знал, что может ей довериться и в случае тревоги рассказать всё, как есть, а может, это было лишь его мечтой? После десяти лет «молчания» очень хотелось убедить себя, что тот этап жизнь уже навсегда закончен. Резко он стал меняться в лучшую сторону – становиться более открытым и жизнерадостным, хотя зачастую эти чувства казались со стороны наигранными – они были ему непривычны и получались нелепо и неуместно, как у ребёнка, только вступающего в жизнь, однако они были, и сложно назвать причину, отчего стал меняться Лай. Она, точно взгляд, однажды подаренный Илзе, точно искра первой любви, любви, коей называют любовью с первого взгляда, выжигала изнутри его боль, заставляла стать другим человеком.

Так в один из прекрасных дней они встретили посреди леса козу, и с тех пор могли пить по утрам горячее молоко. Уж что-что, а это было ему тоже в новинку! Рассказы о Митисе, о жизни и быте людей, любых привычных всем мелочам казались ему необычайными и очень далёкими. Вампиру так хотелось увидеть всё самому и пережить на собственной шкуре! Но прошлое не отпускало его и вновь заставляло бояться, забившись в дальний уголок пещеры и молча созерцая пространство.

-Что толку сидеть здесь и лишь мечтать о лучшем мире, когда он, огромный и яркий, находится всего в паре шагов от нас? Ты не мог выйти из-под присмотра демонов, но, возможно, ты так лишь думал? Пробовал ли хоть раз сбежать или молча принял судьбу? О, если бы мы могли уйти вместе, я бы показала тебе мой дом, небольшую веранду и розовые пионы, которые обычно расцветали там каждую осень… - а он, слушая такие слова, уже воображал себе действо, видел его, как живое, в ярких цветах и с большим количеством деталей. Подбирал слова и выискивал красивые образы, думал о том, как однажды, через много лет, мог бы рассказать ей об этом походе стихами… Думал и то, что Илзе бы их точно оценила, в этом Лай убедился после того случайного разговора о травах. Девушка была неравнодушна к латинскому языку и всегда улыбалась, слыша его чёткие и знакомые слова. Наверное потому, что так она вспоминала детство, дом и родных, хотя она мало говорила о себе, и Лаю казалось, что это несло в себе какую-то скрытую тайну, чего-то она недоговаривала…

Он перестал бояться Илзе и сам наведывался к ней в гости. Приходил и просто сидел рядом, даже когда был занят чем-то, но не мог пересилить себя и вернуться. Приходил вечером, без стука и предупреждения, просто врывался к ней и глупо по-детски улыбался. Вероятно, вампир понял, что теперь его мир обрёл то самое, чего не хватало уже много лет, и больше ему ничего не было нужно!

Серовато-серые лучи продирались сквозь щели и дыры в стене. Их дарила Луна, и серебристые искры так и витали в воздухе. Порой через щели было видно небо – чёрный горизонт, сплошь усыпанный большими огнями звёзд.

Было тихо. Звуки медленно просачивались внутрь вместе со светом. Зал утопал в безмолвии, силуэты чёрных сталактитов отражались замысловатыми тенями. Здесь было тепло, но обычный человек с этим бы явно поспорил. Он не смог бы стоять здесь, на неровном полу, и уж подавно жить, учиться и любить это место. А он смог – у него просто не было другого пути.

Вампир заморгал. Ночное зрение с наступлением темноты давало ему возможность быть тихим и неуловимым, радостно бегать по помещениям и не бояться ярких лучей. К слову, Лай не боялся их, просто что-то необъяснимое, навеянное родителями, не могло оставить его и заставить пересмотреть всё. Он вырос и больше не был тем щуплым пугливым мальчишкой, который бежал со всех ног от смерти, а после долго не мог поверить в своё спасение. Он вырос и теперь едва ли напоминал того, каким был прежде.

Волосы стали темнее и вытянулись, он возмужал, и в глазах читалась особая мудрость. Хотя, сказать, что он был не так мудр прежде, было бы абсурдно, – Ален и Аморон заставляли его учиться в течение долгих лет, корпеть над древними фолиантами и даже учить мёртвые языки, к коим он питал довольно радушные чувства.