Ксюша Ангел - Я - хищная. Возвращение к истокам

Выдуманная ли боль? А одиночество? Холод, который подбирается к ногам, поднимается вверх, опутывает грудь ледяными оковами.

Из мира искупления не выбраться одному.

— Что же мне делать? — спросила я, не обращаясь к Гуди, но он с ответом не спешил — медлил. Показалось, ответ дался ему нелегко.

— Ты вправе решать, Полина.

Выбор.

Судьба. И предсказания, которые всегда сбываются. Ведь не зря существует та книга. Барт верил, что мне суждено выбирать, но знал ли он, что выбирать будет так непросто?

Влад прав, я люблю жизнь. Несмотря ни на что. Смогу ли? Сумею ли… и если да, то не буду ли жалеть?

Гуди ушел, а я еще долго стояла на балконе, глядя на город, умытый солнцем. На запруженные дороги, на пешеходов, спешащих по делам. На мой мир, который придется оставить, если решусь.

За спиной, в квартире с современным ремонтом, на широкой кровати спал мужчина, которого я любила. И впервые он был таким, каким я хотела его видеть всегда.

Эрик ушел, оставил меня. Влад не оставил бы никогда. Но пока я скади, мертвец будет управлять мной. Этот мертвец Эриком не был. Он не имел отношения к тому, кого я любила. Бесплотный дух, ниспосланный, чтобы меня мучить.

Только в этом ли дело? Наверное, нет. Иначе я бы не сомневалась.

— Давно не спишь?

В объятиях тепло и уютно, хочется жмуриться и улыбаться. Обнимать в ответ. Руки сами тянутся к щеке — погладить, ощутить колкость утренней щетины.

Мы снова мы. Полина и Влад. Другие декорации, суть та же. Не оттого ли мне кажется, что я там, где должна быть?

Или только кажется?

— С рассветом, — улыбнулась я. — Отвыкла валяться.

— И кофе уже попила. Без меня.

— Кофе приятно пить в одиночестве.

— Хорошо, что больше тебе это не грозит, — уверил он и поцеловал меня в макушку.

— Хорошо, — согласилась я.

Ведь это действительно замечательно, когда ты не один.

Один шляпник однажды сказал, что безумцы всех умней.

Наверное, так и есть. Во всяком случае, мне хотелось в это верить.

Лара всегда утверждала, что я чокнутая, но Роберт смотрел на меня так впервые.

Молчал. Теребил рукава свитера, отчего его ладони были едва видны. Странно, что сам он смуглый, а ладони светлые.

— Ты не шутишь, — констатировал он, наконец. И глаза отвел, будто смотреть на меня вдруг стало невыносимо сложно. Скрывать жалость, осуждение и еще много эмоций, не столь значимых сейчас.

Впервые мне было плевать на жалость. Я знала, на что иду.

— Не шучу.

— Ты понимаешь, что возврата назад не будет? Что ты никогда больше…

Не стану скади. Не почувствую их, не соединюсь с племенем у очага. Не смогу ощутить единство.

— Понимаю.

— И Алан…

— Не воспринимает меня как мать. У Даши с ним получается гораздо лучше.

Роберт вздохнул, отошел к окну. По прямой спине мало что можно было прочесть. И по задумчивому профилю. По сжатым губам и взгляду, устремленному в окно.

Я думала, что буду делать, если он сейчас откажет. Если отвернется, отмахнется, мол мне нужно время на раздумья. Пойдет к Даше.

Если выдаст, Даша тут же расскажет Владу. И у меня ничего не выйдет. Он прогнет меня, убедит, и я отступлю. Я уже сейчас готова — отречься от собственных слов, сказать, что пошутила, бежать подальше от опасной просьбы.

— Хорошо, — сказал, наконец, Роб и повернулся ко мне. — Будет непросто, но я это сделаю. Когда?

— Сегодня. Сейчас.

Иначе передумаю.

Страшно. Действительно страшно, и страх этот, холодный, липнет к груди, расползается по коже. Я и подумать не могла, что однажды у меня возникнет мысль… Нет, раньше они были, конечно. Когда казалось, не осталось цели идти дальше. Но сейчас-то все по-другому. Есть масса того, ради чего стоит жить. И боль вроде бы утихла, отпустила.

А потом ушли бы и сны. Метка Эрика не останется на моей жиле вечно.

Город отдавался весне. Раскинулся улицами, прикрылся крышами домов, призывно покачивал ветвями деверьев с набухшими уже, готовыми лопнуть почками. От города пахло свежей зеленью, влажным асфальтом и кофе.

Я впитывала этот запах, стараясь насладиться, запомнить каждую составляющую, каждый аккорд пронзительного аромата.

У источника скади было уютно. Земля, казалось, дышала кеном предков, делилась теплом и вниманием. Успокаивала. И в саду, под нависшими ветвями сонных деревьев я дала волю собственной слабости.

Камни на могиле твердые и холодные. От прикосновений к ним покалывает пальцы и щемит в груди, а горло дерет подступившими слезами. Я впервые здесь со дня похорон, и это действительно странно. Не похоже на скорбящую вдову. А еще я не ношу черного и не соблюдаю траур.

Амулет снимать не хочется, но, по сути, мне он больше не нужен. Не понадобится там, где я буду. Там не действуют никакие виды защиты, так что придется самой.

— Привет, родной…

Опускаюсь на колени, упираясь ладонью в твердую землю могилы. Амулет сверкает в лучах теплого апрельского солнца и рад, что его сюда принесли. Вернули владельцу. Во всяком случае, мне так кажется.

— Потерпи немного, — шепчу, закрыв глаза и из последних сил стараюсь не разреветься. И понимаю именно здесь и сейчас: я приняла верное решение. — Совсем чуть-чуть осталось…

Осталось действительно чуть-чуть.

Нож скользит по ладоням, выпуская кровь. Я сижу в круге. Вернулась в начало пути.

Это было давно.

Лес. Ночь. Посвящение в атли. Клятва глубинным кеном, от которой я отрекаюсь сегодня. И это единственное правильное решение из принятых мной за последнее время.

Жила противится, выпускает белую ярость. Сегодня она мне не нужна, и я глушу ее воспоминаниями. Светлая прядь, выбившаяся из хвоста, падает Эрику на лоб. Он хмурится, глядя в экран ноутбука. Вчитывается в строки длинного документа. Еще один образ: он смотрит на меня, и внутри клокочет, стучит. Внутри горячо, и грудь распирает от нежности.

Ритуальный круг защищает меня в последний раз.

Роберт тихо читает заклинание, и его голос кажется грустным, но грусть не отравляет. Придает сил. Сердце стучит все сильнее в предвкушении. Мне хорошо — впервые за последнее время. Кен в жиле кажется обузой, и я отрекаюсь от него без сожалений. Он выходит с кровью, и от этого горят и плавятся вены. Мне все равно. Мыслями я уже не здесь.

Кен — единственное, что у меня осталось, и я обменяла его на мечту.

— У тебя есть сутки, Полина, — сказал Роберт, обтирая нож светлой тканью. На нем все еще были остатки моего кена, остальной ушел на жертву. Я лежала на полу и смотрела в белый в трещинах потолок. — Успеешь?

— Да, — выдохнула я, и голос показался мне чужим. — У меня не так много дел.

За сутки можно успеть многое.

Например, выспаться, вымыть квартиру, приготовить еды на неделю и выгладить белье.