Нина Блазон - Время волка

Но Томас был достаточно осторожен, чтобы не расследовать дальше и не погубить госпожу Хастель.

Хотя работа в гостинице стала теперь труднее, жизнь без трёх мужчин стала легче. Больше не чувствовалось напряжение, которое всегда присутствовало в воздухе. И Бастьен по-настоящему расцвёл и шутил со своими маленькими сёстрами. Он давно разрешил, чтобы Томас помогал ему, если у него что-то не получалось травмированной рукой. В третий вечер после похорон Катерины они сидели плечом к плечу на пороге гостиницы и смазывали жиром уздечку для мулов, чтобы сделать её мягкой. Как и всегда они мало говорили, но сегодня Томас не мог воздержаться от вопроса.

— Это правда, что ребёнком ты чуть не утонул?

— Мари рассказала тебе об этом?

Томас уклонился от ответа, слегка пожав плечами.

— Почему твои братья это сделали?

Бастьен оторвался от работы и упёрся локтями в колени.

— Это были твои братья или нет?

— Да, в это не вериться, — ответил Бастьен, выпрямляясь.

— Я верю.

Действительно было приятно увидеть, что его друг слегка улыбнулся.

— То, что я знаю, что они это сделали. Потому что они всегда были идиоты и создавали мне трудности.

— Что точно произошло?

Бастьен нервно вздохнул.

— Мы поспорили, кто сможет быстрее пробежать по перилам моста. Но как только я на него встал, Пьер ударил меня между ног пастушьим посохом. Я упал в воду и в чём-то запутался, вероятно, в старой верше ( прим. пер.: рыболовная снасть ). Во всяком случае, я больше не мог выйти. И даже не мог крикнуть, потому что вода побежала мне в горло. Я только лишь видел, как убегали мои братья, как будто их преследовал дьявол. Мне повезло, что как раз вовремя проходил пастух и вытащил меня. Позже Пьер и Антуан утверждали, что они этого не делали. Ну да. Эка невидаль!

Было странно, как тихо это сказал Бастьен, как будто рассказывал о постороннем человеке, а не о себе. Однако Томас заметил, что он сжал в кулаке кожаные ремешки.

— Как ты можешь рассказывать об этом таким безразличным тоном?

— Это было давно.

« Не достаточно давно », — подумал Томас. Теперь он раскаивался в том, что спросил, потому что перед ним мелькали картины его детства: светло-коричневый ботинок, который падал вниз как птица без крыльев, и две руки, которые преследовали его во снах до сегодняшнего дня.

— Как ты это пережил? — вскрикнул он. — Как ты с этим справился? Ради Бога, ты чуть не умер! И эта была их вина!

Бастьен зажмурил глаза.

— Справился? — это прозвучало задумчиво и немного удивлённо. — Поначалу нет. Я довольно долго сидел у реки и потом пошёл домой. Куда мне было идти, если не туда? — но сейчас память затеплилась в глубине его глаз. — Но во мне всё изменилось, так, словно речная вода снова окрестила меня. Я смотрел новыми глазами как кто-то, кто был только что рождён. Знаешь что, Томас? В тот день я по-настоящему понял, что я один. Наверно, я должен был почти умереть, чтобы это понять. Тогда я часто ходил в горы в одиночку к водопаду. И там я с широко открытыми глазами мечтал. И во мне был мир, который принадлежал только мне. Я начал ходить туда каждый раз, когда мог. Там я хорошо себя чувствовал, всё было отлично, я был сильным и властелином моих братьев. Это место, в котором я непобедим.

Томас видел себя десятилетним, сидящим со скрещенными ногами на полу чердака, освещаемым пламенем свечи. Перед ним на полу лежала раскрытая книга с картами мира, которую он тайком унёс из кабинета своего отца: мальчик, который всем сердцем мечтал о дальних странах. Он спасался бегством, чтобы пережить приключение, как первопроходец дальних континентов, непобедимый и свободный. « Весь мир только для меня ».

— Не знаю, сможешь ли ты это понять, — добавил Бастьен. — С другой стороны… возможно, ты понимаешь это слишком хорошо.

— Что ты имеешь в виду?

Бастьен сухо рассмеялся.

— Я могу быть калекой, Томас, но я не слепой. Ты вешаешь свою ярость на шею как хомут. Если бы ты мог, то ты бы переложил её на другую глотку. Только чью?

В косом свете вечернего солнца его глаза были как янтарь. Томасу показалось, что они могли бы на несколько мгновений заглянуть глубоко в душу друг другу и в такие тёмные уголки, которые человек скрывает даже от самого себя.

— Когда-то у меня был брат, — нерешительно начал Томас. — Он был на восемь лет старше меня. Он… не любил меня. И умер, когда мне было одиннадцать лет. От лихорадки.

Чувство, что этой фразой он совершил ужасное предательство, было таким сильным, что у него перехватило дыхание.

— И? — спросил Бастьен. — Сейчас мне нужно смутиться и выразить сочувствие? Или ты может быть… рад?

На этот раз не было никакого спасения. Никаких условностей, никаких разговоров, чтобы прикрыть это. Томас закрыл глаза, но за закрытыми веками не было никакого спокойствия и забвения, только картина гроба. Сгорбившийся от скорби отец и одиннадцатилетний мальчик, который стоял в двери и при виде двух сцепленных рук не мог чувствовать ничего другого кроме облегчения — и в тоже время чувство вины, тяжёлое, как сто смертных грехов.

Бастьен ждал ответа. « Назад нет дороги », — подумал Томас. — « И нет места, куда я могу убежать, даже если убегу на другой край света ».

— Я не горевал, Бастьен. Он был моим братом, но я не мог печалиться об его утрате. Я только могу вспомнить, сколько раз я желал, чтобы он исчез.

Это было так, как будто он внезапно смог снова дышать, возможно, впервые за многие годы. В этот момент он кое-что узнал о дружбе. Речь шла не о том, чтобы правильно говорить. Речь шла о честности.

Бастьен не осуждал его и не расспрашивал дальше, а только положил ему руку на плечо.

— Как ты думаешь, как часто я желал, чтобы молния пронзила моих братьев? — спросил он грубым голосом. — Слушай, я не знаю, что он сделал тебе, но определённо я знаю совершенно одно. Это не грех, радоваться тому, что спас свою шкуру. И если это трижды был твой брат. Перекрестись и просто гордись тем, что ты был настолько сильным, чтобы выдержать, — он встал и потянулся. — Так, дай мне уздечку! И как только ты вернёшься, мы выгоним эту бестию из её укрытия!

Глава 22

БУРРЕ

Рубашка была выстиранной, серые панталоны и куртку Тереза Хастель очистила щёткой от пятен. Но после того как он днями носил одежду Антуана и Бастьена, Томас чувствовал себя удивительно неуютно в своей собственной одежде. Близняшки засыпали его вопросами, пока он в гостиной укладывал провиант для путешествия в свой баул.

— Что ты будешь есть в замке? — хотела знать Камилла.

— Вероятно, сен-нектер ( прим. пер.: сорт овернского сыра ) и оленину.

— А что больше всего любит есть король? — горячилась Дельфина.