Евгения Сафонова - Лунный ветер (СИ)

Мне казалось, я готова к той пытке, что предстоит ночью. Кто бы мог подумать, что день окажется куда тяжелее.

Хотя глупо судить, пока эта самая ночь ещё не наступила.

Из тумана меня на миг выдёргивает прикосновение чужих рук к шее. Я узнаю мистера Хэтчера и понимаю, что он лично застёгивает на мне свой подарок: тяжёлый серебряный медальон. На крышке в окружении рунных узоров выгравирована рука, пальцы которой сложены в жесте, защищающем от зла.

– Оберег от дурного глаза, – в ответ на мой вопросительный взгляд терпеливо поясняет мистер Хэтчер. Видимо, уже не в первый раз. Его глаза кажутся мне слишком серьёзными для того, кому пристало просто радоваться торжеству, но губы безмятежно улыбаются. – Не снимай, лучше заправь под платье. Сегoдня он тебе пригодится… верно, Том? Ты был завидным женихом, и не думаю, что все безоговорочно счастливы за нашу прекрасную новобрачную.

Мой муж только кивает, держа в руках собственный подарок от начальника хэйлской стражи – серебряный портсигар с гравировкой, – и я покорно убираю медальон в высокий вырез, поправляя цепочку так, чтобы жемчужное ожерелье оказалось поверх.

Скорее бы кончился этот кошмар. Я смотрю на Бланш, сидящую на противоположнoм конце стола подле супруга: к ним как раз подлетает очередной соломенный принц, друг Джона.

– Я, Сэмюэль, сын Уинстона из рода Нейтан, – доносится до меня звонкий голос, насмешливо произносящий ритуальную фразу вызова жениху, – оспариваю твоё право, Джонатан, сын Эдварда из рода Лестер, на твою жену. Ты недостоин столь прелестной девы,и доколе не наступит ночь, что нерушимо скрепит ваш союз, она вольна идти, куда пожелает.

– Пускай моя жена сама решит, кто ей милее, – в голосе Джона слышится усталость, ибо традиционный ответ он произносит за сегодня уже не в первый и даже не в пятый раз. Тому повезло больше – у него просто не былo столь близких друзей, чтобы он мог предложить им надеть маски и соломенные шляпы, а из приятелей Джона никто не посмел оспаривать супружеские права будущего графа Кэрноу, пусть даже в шутку. – В знак моей безоговорочной веры в неё дарю вам один танец. Да послужит он испытанием и доказательством нашей любви,и когда моя Бланш вернётся ко мне, ты поймёшь, как заблуждался, глупец.

Я слежу, как сестра ңеутомимой пчёлкой выпархивает с места, следуя за своим кавалером на площадку для танцев. Трава там уже сплошь вытоптана: на этом участке сада земля столь ровная, что решили обойтись без деревянного настила. Остальные гости немедленно освобождают место – танцу невесты с соломенным принцем не должен мешать никто; одни возвращаются за стол, другие замирают зрителями вокруг площадки,и музыканты играют вальс. Соломенный принц всегда приглашает на вальс, и вальс этот всегда – без последней фигуры, без финального кружения. В день свадьбы во время танцев невеста ни в коем случае не должна отрывать обе ноги от земли, иначе фейри могут воспользоваться этим для похищения.

Я наблюдаю, как Бланш и её партнёр заводными фигурками кружатся в тягучем золоте заходящего солнца… но вижу не их, а сцену из хрустального шара.

Гэбриэл явится. Не может не явиться. И я даже не знаю, что окажется страшнее: если он действительно захочет меня увести – или если не захочет.

Ведь после того, что я сделала, после того, как предпочла ему другого, после того, как с ним обошлась…

Странный удивлённый гомон вновь вырывает меня из задумчивого тумана.

Чёрная тень ложится на лицо прежде, чем я успеваю оглядеться, чтобы понять, что вызвало у гостей подобную реакцию.

– Я, Гэбриэл, сын Джаспера из рода Форбиден, – голос, звучащий прямо над моей головой, прекрасен и холоден, как зимний рассвет, – оспариваю твоё право, Томас, сын Дарнелла из рода Чейнз, на твою жену.

Всё же пришёл…

Я сижу, застыв, глядя прямо перед собой. Взгляды всех гостей, которых я вижу, прикованы к тому, кто стоит рядом с моим стулом, – но я боюсь поднять глаза, боюсь так отчаянно, что мои сложенные на коленях ладони впиваются друг в друга. По ощущениям, почти до крови.

Вместо этого я обращаю взор на Тома.

Тот смотрит на хозяина Хепберн-парка. В лице ни кровинки, с губ не спешит срываться положенный oтвет.

– Что такое, лорд Томас? Я получил приглашение. Сыграть роль соломенного принца имеет право любой из приглашённых гостей. И раз уж вы, опьянённый мыслями о грядущей свадьбе, запамятовали обзавестись символическим соперником, я решил оказать вам услугу, любезно возместив ваше досадное упущение, – слова Гэбриэла режут слух иронией куда успешнее, чем это удалось бы самому острому ножу. – Или вы не доверяете вашей прелестной супруге настолько, что боитесь отпустить её от себя даже на один танец?

Он прав. Если бы его не пригласили – это одно. Однако теперь ни Том, ни я не имеем права ему отказать.

Когда под финальные звуки вальса, который как раз заканчивает танцевать Бланш, Том всё же отвечает, – его голос не выражает ровным счётом ничего.

– Пускай моя жена сама решит, кто ей милее, – движение губ моего мужа заторможенной неестественностью напоминает те, что бывают у тряпичных кукол, которых надевают на руку. – В знак моей безоговорочной веры в неё я, Томас, сын Дарнелла из рода Чейнз, дарю вам один танец.

Мне молча протягивают ладонь в чёрной перчатке, и я снова с болезненной отчётливостью понимаю, что мне не осталось иных дорог.

Я вкладываю в эту ладонь свою руку, оплетённую белым кружевом. Не поднимая глаз, встаю на ноги, позволяя повести себя к месту для танцев; Бланш, которую кавалер провожает к её законному месту, смотрит на нас совершенно круглыми глазами. И я не хочу даже думать, какие лица сейчас у родителей, Рэйчел или лорда Чейнза.

А в особеннoсти – какое оно у Гэбриэла.

«Маленькая обманщица»…

– Как вам торжество, миссис Чейнз?

Последние слова, высказанные из его уст, бьют больнее пощёчины, – но я с недоверчивым изумлением понимаю, что не слышу в интонации ни презрения, ни холода, которых ожидала. Даже его ирония больше не режет ножом: в ней читается скорее горечь, чем насмешка.

– Полагаю, вы не в восторге, – не дождавшись ответа, заключает Гэбриэл, закладывая руку за спину. – Тоже.

Мы стоим в воцарившейся тишине, застыв в начальнoй позиции вальса. Шаг друг от друга, его пальцы на моей талии, мои безвольно опущены. И, услышав в этой тишине негромкое, проникновенное, щемяще нежное «посмотри на меня, Ребекка», я безнадёжно поднимаю глаза.

Самый страшный момент моего самого страшного кошмара…

Гэбриэл смотрит на меня. Теперь – только на меня. Остального для него явно не существует. Белые волосы, привычно стянутые лентой, струятся из-под широких полей нелепой соломенной шляпы, бархатная полумаска чёрная, как и его одежды.