Мария Шурухина - Оцифрованная реальность (СИ)

Имплантационное отделение располагалось на седьмом этаже, но она не решилась воспользоваться лифтом - боялась, что клаустрофобия усилится. Конечно, ей приходилось иногда подниматься в офисы высоток, и она пользовалась лифтом в таком случае. Но обязательно нужно было, чтобы с ней находился кто-то еще. Помогало отвлечься от давящих стен в тесном пространстве.

Администратор отделения, молодой парень, видя запыхавшуюся и мокрую девушку, любезно предложил воды, спросил, чем он может помочь. Он даже хотел проводить ее до Гошиной палаты, но Марина отмахнулась - сама найдет. Не к чему ей сейчас лишняя суета и проявление внимания.

Гоша удивился и растерялся при ее появлении. Надо было его предупредить, позвонить хотя бы, но Антонина Семеновна буквально вытолкнула ее за дверь. И мобильник - Сонечка, была забыта дома.

Дизайнер выглядел бодрым и отдохнувшим. Будто не в больнице, а на хорошем курорте время провел.

- Марина! Наконец-то! Я столько раз тебе звонил, что со счета сбился! Могла бы и перезвонить, кстати, - попрекнул он. - Антонина Семеновна попросила тебя не трогать, но слушай, так нечестно - мы же с тобой встречаться начали. Неужели я не могу позвонить своей девушке? Я вообще думал, что тебя убили, Марина!

Да, она жестокая эгоистка. Только о себе и думает. Это она уже слышала ото всех. И только бухгалтерша теперь знает, что думает она вовсе не о себе...

- Знаю, Гош, прости. - Она так и осталась стоять возле кровати, не решаясь сесть из-за мокрых джинсов. - Я одна виновата во всей этой истории. Но сейчас мне настолько тошно, что не до нравоучений. Я пришла убедиться, что, во-первых, ты жив здоров, во-вторых, сказать что... я не буду больше с тобой встречаться.

Вот так. Коротко и ясно. Гоша, ожидавший всего чего угодно, но только не этого, просто опешил.

- Может, объяснишь? Я обидел тебя? Сделал что-то не так?

- Все так. И ты очень хороший, Гоша, правда. Поэтому не хочу обманывать ни тебя, ни себя. Не получится у нас тобой ничего. Ты мне нравишься, но только как друг, понимаешь?

- Понимаю. Но может все же когда-нибудь...

Он осекся. Посмотрел ей в глаза - полные отчаяния и тоски.

- Нет, - она слегка покачала головой, - до свидания, Гош, увидимся.

В холле она прошмыгнула мимо услужливого администратора. Лишь бы только он не задавал вопросов.

Какая же она все-таки идиотка. Не зря ругалась Антонина Семеновна. Пришла навестить парня, поддержать, а вместо этого сказала, что порывает с ним. Обидела, наверно. Дурацкое, саднящее чувство вины. А с другой стороны, почему она должна оправдываться? Она просто сказала о своих чувствах. Это честно и правильно. Гоша поймет, наверное...

Ладно, нужно нанести еще один визит и домой - зарыться в свой угол, затискать кота.

Наверное, в палату 324 тоже идти не стоило. Марина догадывалась, что Антонина Семеновна отправила ее к тому самому полицейскому. И это, конечно, правильно. Просто необходимо его поблагодарить. Элементарная вежливость. Он пытался им жизнь спасти. И ей, и Гоше. Но состояние у нее было такое, что она сильно сомневалась, что вместо "спасибо" и "как вы себя чувствуете", не скажет очередную глупость.

До отделения травматологии пришлось спускаться на третий. Две молоденькие медсестрички проводили ее глазами, не переставая болтать друг с другом. Но тут же умолкли, как только увидели, что она застыла в нерешительности перед палатой 324. Они пошептались и, похоже, собирались к Марине подойти. Это заставило ее стряхнуть оцепенение и постучатся. Никто не ответил. Тогда она, не дожидаясь расспросов медперсонала, толкнула дверь и осторожно вошла.

В палате было тихо и сумрачно. Дождь на улице не прекращался, небо было и так затянуто тучами, но здесь еще и закрыли жалюзи на окнах. Просто человек спал. Понятно, она как всегда не вовремя.

Сначала она увидела темно-коричневую куртку с заклепками, висящую на спинке стула. Зачем она здесь? Есть же больничная раздевалка. А прикроватная тумбочка просто ломилась от пакетов. Что там? Яблоки, апельсины. Ого, даже ананас!

Нехорошо подкрадываться и смотреть, но тут ей стало просто любопытно. Ей так хотелось разглядеть его лицо еще там, под маской, в темном переулке.

Ничем не прикрытая рука покоилась поверх одеяла. По ней змеилась вычурная вязь татуировки - от запястья до самого плеча. Марине стало плохо. Эту татуировку она не перепутала бы ни с какой другой. Она знала ее - каждый листик, каждый завиток, каждую закорючку. Ее бросило в холод, потому что она увидела ершик коротких, чуть обесцвеченных на концах волос. Затем ее бросило в жар, потому что спящий перед ней мужчина оказался не кем иным как... Федькой.

Ноги отказались держать. Марина неловко опустилась на стул с коричневой курткой.

Это недоразумение какое-то, наваждение, сон. Этого просто не может быть. Наверное, она уже сошла с ума. Говорят, когда думаешь о ком-то постоянно, незаметно притягиваешь его в свою жизнь.

Так неужели ей показалось? Ничуть. Человек, спавший на больничной койке, безо всякого сомнения был ее искином. Таким знакомым, таким родным. На скуле у него красовался внушительный кровоподтек, под одним глазом наливался чернотой фингал, губы растрескались, лицо в ссадинах. Он был живой и абсолютно настоящий. Марина смотрела на него не отрываясь, забыв дышать и моргать.

Время остановилось. Сколько она просидела так, не шелохнувшись? Надо было уходить, она понимала, что надо. Ведь не будить же его, в самом деле?

Но мужчина проснулся сам. Открыл глаза, повернул голову в ее сторону.

Взгляд его на мгновение остекленел. Спросонья лицо не сумело сохранить маску - на нем читалось удивление смешанное с... испугом. Или ей снова показалось?

- Ну, привет, - хрипло сказал он.

Попытался сесть - лицо исказила гримаса боли. Он выругался. Одеяло сползло, и Марина увидела, что большая часть груди у него заклеена стерильной салфеткой. Его же лазером ранили!

Она кинулась помочь - подложить подушку, но возле кровати замерла. Будто забыла, что надо делать и говорить.

Он тоже замер - смотрел снизу вверх. Настороженно и тревожно.

И Марину словно подменили. Вся злость и обида, страх и тоска, разом забурлили внутри, готовые выплеснуться в истерику.

- Ты... ты... знаешь кто? - выговорила она дрожащими губами.

- Знаю, - тихо ответил ее бывший искин.

- Ничего ты не знаешь! - она сорвалась на крик. - Ты идиот, кретин, сволочь, скотина последняя! Баран, тупица... Олух!

На глазах выступили слезы, горло саднило, она стала задыхаться. И не имея возможности еще что-нибудь сказать - душили спазмы, она размахнулась и отвесила ему пощечину. Развернулась и выбежала из палаты.

Медсестрички шарахнулись от двери. Подслушивали? А хоть бы и так, плевать.