Сумеречный Эльф - Я твой ужас и страх

— Приятного просмотра, — ледяным тоном отрезала Валерия, уставившись в сторону на обломки сломанного мольберта. Вот они — сгоревшие крылья мечты, останки Икара среди пены буйных волн. Сердце сжималось бесконечной тоской, злостью. Почему у кого-то все иначе? Почему кто-то имеет право и на счастье, и на любовь? А она — лишь тень из тех теней, которая однажды прекратит свой земной путь, чтобы уйти в никуда, потому что рая для утопленников вечного уныния не полагается.

— Шути, шути, пока можешь, — Бугимен насмешливо поиграл подвижными пальцами, вскидывая руки, через миг лицо его наполнилось коварством грядущей угрозы, он приближался, наступал, шипя: — Но это недолго. Страх сковывает, ты не можешь противостоять ему.

С каждым его шагом тело Валерии буквально набухало от тяжести сковывающего ужаса. Впрочем, ничего нового она не испытала. Ничего такого, что не следовало бы за ней каждый миг ее жизни, особенно, в этот день.

— Я не противостою, — помертвелыми бескровными губами шептала она. — Я испытываю страх, я внутри бездны ужаса, но мне все равно, — по щекам стекли две влажные капли, вызвав новый озноб, точно превратились в две льдинки, но все воспринималось отрешенно. — Дрожит тело, катятся слезы из глаз, это тоже тело. — Девушка отрешенно качалась из стороны в сторону. — Тело чего-то боится, а мне все равно. И все равно, что это тело не желает двигаться, скованное страхом. Пусть не двигается. Ему некуда двигаться и не за чем.

Она умолкла, точно последний луч скрывшегося среди туч зимнего солнца, искусанного, отравленного. Темные фигуры призрачных лошадей все больше таяли, отчего Бугимен ощутимо разозлился. Он кинулся вперед, нависая над Валерией, расставляя руки, точно крылья гигантской летучей мыши. Он шипел своим мягким высоким голосом:

— Думаешь, тогда я не властен над тобой?

— Отчего же? Властвуй, — отозвалась Валерия, почти тем же тоном, что недавно ее мать, которая просила уйти с глаз долой. — А я погляжу. Я слишком глубоко в омуте мыслей и памяти, чтобы как-то иначе воспринимать, происходящее со мной.

Голова и правда болела, от усталости и стресса она буквально наливалась свинцовой тяжестью, давила на открытые глаза. Или закрытые? Сон или не сон все-таки?

Однако Король Кошмаров вплотную приблизился к ней, мерцая горящими медными глазами. Он тянул к ней крючковатые пальцы, от него исходил холод, тянуло запахом пепла и ржавчины, кажется. Валерия закрывала глаза, качаясь из стороны в сторону от томящего отчаяния, которое пропитало ее душу насквозь. Все-таки сон, потому что Королю Кошмаров не удалось дотронуться до нее. Или просто они принадлежали к разным мирам.

— Что придумаешь? — вскидывая брови, поинтересовалась с сарказмом Валерия. — Озноб, заломленные пальцы? Видения, что сводят с ума? Ах да, ты отравляешь сны. Но у меня нет добрых снов. — Она только теперь заметила, что сгусток черного песка неотрывно кружится вокруг нее самой, вокруг головы, словно концентрат всех ее дурных мыслей и видений. — Кому как ни тебе знать значения снов… Что там отравлять? Может, расскажешь?

Глаза ее недобро блеснули, точно два озера неукротимого пламени боли, что сокрушает обвинениями целый мир, который не позволяет освободиться. Вроде не в цепях, вроде не в клетке, не где-то в рабстве, не в плену, а все же не свободна.

Бугимен тем временем загадочно молчал, лишь испытующе поглаживал рассыпающуюся гриву вновь обернувшегося отчетливым силуэтом коня. Король Кошмаров пристально глядел на Валерию, а она закрывала глаза, продолжая без цели и назначения:

— Во снах я всегда пытаюсь пробраться по заснеженному городу среди серых зданий в гости к каким-то родственникам, я должна идти, и не могу найти адрес, а потом вспоминаю, что эти родственники давно умерли. Они и в реальности умерли, давно… Но во сне я обязательно должна добраться до них. И еще часто метро снится, будто вагон слишком далеко от платформы, но я опаздываю и должна идти, — Валерия сглотнула холодный ком в горле, нервно прокашлялась, нейтрально удивляясь: — Тусклые сны искаженной реальности. Что это ты меня слушаешь?

Она не верила, что кому-то есть дело до глупых выдумок ее сознания. Ах да, ведь все случалось во сне, в ее голове.

— Думаю, как сделать твои сны страшнее.

— Подумай хорошо. Но я научилась наслаждаться кошмарами. Их потом очень хорошо записывать, — пожала плечами Валерия, лишь черный песок вокруг головы уплотнился.

«Если ты не хочешь стать профессиональным писателем, то нечего и писать! Как, хочешь? Нет-нет, писатель — это не профессия, не для тебя», — говорили ей родители, но короткие страшные рассказы она тайком писала до сих пор, выкладывала в группу страшных историй. Там хватало таких же «кадров», как Бугимен среди бесконечных постов про утопленников и потусторонних маньяков. Наверное, рано или поздно это должно было случиться — воплощенный ужас, персонифицированный страх явился именно к ней.

— Рано или поздно ты не выдержишь… — сдержанно сообщил Бугимен, прикрывая надменно глаза, манерно соединяя кончики пальцев.

— И? Что будет? — вкрадчиво осведомилась Валерия, отпуская подушку, расслабляя затекшие плечи. — Радости не станет? Ее нет… Как и любых эмоций.

Она все больше убеждалась, что все происходит наяву. Но ведь ей запретили считать этот мир населенным кем-то, кроме людей, этих беспощадных комаров, что выпивали планету. Впрочем, зря так о них, встречались и хорошие. А встречались хуже всех выдуманных монстров.

Однако если все только игра воображения, тогда кто же этот странный мужчина? Валерия по-настоящему испугалась, когда составила в голове картину преступления: фокусник-маньяк. Впрочем, нет, никому бы не удалось так долго и навязчиво показываться в ее снах, никто бы не просочился так филигранно через стеклопакет. Да и просто: она знала давно, что перед ней не человек. Не столь важно, что запрещали думать родители, уже ничто не важно. И тревога за свою жизнь прошла, наверное, рано и несвоевременно.

А что до Короля Кошмаров… Куда уж дальше заклейменную душу выворачивать? Куда уж ее еще пугать иллюзиями? Валерия устало откинулась на кровать, закутываясь в одеяло, как в плащ, который стелился шлейфом черного пальто Бугимена. Он же немедленно возмутился, нависая, загораживая вид на люстру, которая распростерлась гигантским пауком по потолку.

— Думаешь, я уже безоружен? — проскрежетал он. — Я превращу твою жизнь в кошмар! Раз уж со всем миром не удалось, я выберу для себя одну цель, тебя, самую интересную.

Валерия все глядела в потолок, где мерцали синие отсветы — это по безлюдному ночному проспекту пронеслась скорая, а может, полиция или пожарные. Где-то случилась беда, большая беда, чем у нее. Эти беззвучные синие отблески ночных бедствий — она нередко созерцала их в беспробудной своей бессоннице, когда время увязало в патоке электронных часов, со скрипом ковыляя до утра.