Айзек Марион - Пылающий мир

Альбер Камю, «Чума»

МЫ

МАЛЬЧИК ОДИНОКО бредёт по шоссе. Он идёт уже очень долго. Его «Найки» развалились много лет назад, и ноги отрастили собственные «ботинки» — нежную плоть защищает слой мозолей. Мальчик мёртв, но он не сгнил. Его смуглая кожа пепельно-серого цвета, но мощное противостояние в течение многих лет сохраняло её плотность. Чума не победила мальчика. Он держит её на расстоянии вытянутой руки и раздумывает над её предложением.

Мы следуем за мальчиком, как и за другими, крутимся неподалёку и проникаем сквозь него, считывая страницы его короткого жизненного романа. Но мы держимся к нему ближе, чем к остальным. Он интересует нас. Он выглядит на семь лет, но на самом деле ему намного больше, будто бы его законсервировали и спрятали в погреб. Так что мы не можем предсказать его взросление. Смерть приостановила его жизнь, но не смогла убить. Он сражается с ней каким-то неожиданным оружием, использует его как нож для открытия секретных сундуков, и мы не совсем уверены, что знаем, кто он такой.

« Я помню эту дорогу, — думает он. — Я на правильном пути ».

Мальчик помнит больше, чем большинство Мёртвых. Не факты, но стоящие за ними аморфные истины. Он не знает, как его зовут, но знает, кто он. Он не знает, куда идёт, но он не заблудился. Мир раскрывается перед ним как четырёхмерная карта, её линии выгибаются и отслаиваются от бумаги, внешние и внутренние реальности переплетаются в одну.

« Что здесь произошло? — спрашивает он у нас, проходя мимо разрушенного города на участке земли, когда-то называемом Айдахо. — Что заставило их уйти? »

Мы не отвечаем.

Он идёт мимо изрешеченного пулями салона Гео, и его взгляд скользит по трупам семьи внутри машины. Они довольно свежие — у матери даже сохранился хвост на голове.

« Пытался ли кто-нибудь им помочь? » Мы знаем ответ, но не озвучиваем его.

« Они были хорошими людьми? Сколько таких, как они, внутри тебя? »

Пока он идёт, он задаёт нам кучу вопросов, но мы храним молчание. Однажды мы разговаривали с ним, это было очень давно, когда его боль дотянулась до нас и схватила за горло. Много лет прошло с тех пор, как мы в последний раз чувствовали такой сильный напор, и поэтому ему удалось выдавить из нас несколько слов. Сейчас мы молчим. Пропасть между нами слишком велика, чтобы расслышать шёпот, а кричать мы не любим.

Мальчик соглашается с нами и продолжает идти. Он привык молчать. Он был один очень долго.

На окраине города шоссе разветвляется на юг и на север, и мальчик останавливается, чтобы свериться со своей странной картой. Потом замечает нарастающий звук в тишине. Он никогда раньше не слышал такого. Мягкий гул, похожий на лавину. Он смотрит вверх. Солнце бьёт ему в глаза, отражается от их ярко-золотой роговицы. Он не щурится. Широкие зрачки поглощают свет и разлагают его на спектр — мальчик различает все его цвета, волны и частицы и внутри этой тетрахроматической радуги видит самолёт.

Он и раньше видел самолёты. Последние семь лет он разглядывал их, мечтал о них, хотел, чтобы их пыльные фюзеляжи начали двигаться, но никогда не видел, чтобы хоть один из них летал. Он смотрит на маленькую чёрную фигуру, рисующую в небе белую линию, и спрашивает себя — кто там наверху? Интересно, куда они летят? Потом опускает глаза и продолжает идти.

Я

НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ я разглядываю облака. Потом смотрю, как их разглядывает Джули. Я переключаю внимание на её затылок, позволяя расплыться сюрреалистичному пейзажу за окном. Немытые, пропитанные жиром, грязью, потом и кровью волосы — остатки пережитого за неделю со времени последнего приёма душа, этого невообразимого предмета роскоши из далёкого времени.

Медленно, бесшумно я вдыхаю тёплый воздух, идущий вверх от её головы. Я не очень-то рассчитываю на свой окоченелый нос — Мёртвые очень практичные люди, они отбросили обоняние и вкус, чтобы освободить место для более функциональных чувств. С момента моего возвращения к жизни я заметил, что моя способность обнаруживать плоть Живых притупилась, хотя иногда естественные ароматы тревожат мой нос. Но я всё ещё радиоприёмник, застрявший на одной частоте, пока остальные утонули в шумах помех.

Мой первый вздох не приносит ничего, кроме ощущения воздуха, проходящего через ноздри. Я пробую ещё и на этот раз улавливаю её след — отдалённую нотку таинственного земного букета, который не почувствуешь нигде, кроме женских волос. Она оборачивается.

— Ты что, меня нюхаешь ?

Я отдёргиваю голову и смотрю прямо перед собой.

— Извини.

— Не нюхай меня. Я воняю как дерьмо.

Я смотрю на неё искоса.

— Это не так.

— Я чувствую свой запах, и я воняю, как дерьмо.

— Ты не воняешь.

— Ладно, Гренуй [5] Гренуй, Жан-Батист — протагонист романа Патрика Зюскинда «Парфюмер. История одного убийцы» , и чем же я пахну?

— …собой, — я наклоняюсь к ней и с мелодраматическим восхищением делаю ещё вдох.

Она смеётся и отталкивает меня.

— Ты грёбаный псих.

Я смотрю мимо неё на небо, продолжая улыбаться. Снова поражаюсь тому, что мы летим. Наверное, люди поднялись над облаками впервые за много лет, плавая в голубой пустоте между Небесами и Землёй и дразня богов.

Джули прослеживает за моим взглядом и смотрит в окно.

— Помнишь, как я однажды спросила у тебя, увидим ли мы снова самолёты в небе? Когда лекарство только появилось, и мы мечтали о будущем?

— Я киваю.

— Ты сказал: «Да», — она берёт мою руку, лежащую на подлокотнике. — Я знаю, что это просто самолёт, и это не значит, что цивилизация вернулась, но… Не знаю. Когда я смотрю туда, кажется, что это победа.

— Мы внутри «Волшебного экрана», — говорю я, сжимая её ладонь. — Что мы нарисуем?

Её улыбка дрогнула. Воздух между нами стал холодным. Понятно, я опять это сделал. Я сослался на чужие воспоминания. Джули делилась своими мечтами с мальчиком на крыше Стадиона, но это был не я. То, что я сделал с её возлюбленным и другом детства не новость; она знает, как я получил эти воспоминания, но мы негласно решили не упоминать об этом шраме на коже наших отношений.

— Отойди, — говорит она, отдёргивая руку. — Мне надо пописать. Я шагаю в проход, и она протискивается мимо меня.

— Джули, — говорю я, но она исчезает в туалете, даже не оглянувшись.

Я смотрю на закрытую дверь. Я не первый раз спотыкаюсь о жизнь Перри, но обычно она переводит тему. В этих украденных воспоминаниях есть что-то большее?

« Мне не хватает самолётов », — говорит Джули.

« Мне тоже », — говорит Перри.

« Белые полосы… которые режут небо узорами… Мама говорила, получается очень похоже на такую детскую игрушку — «Волшебный экран».