Мария Заболотская - Рыжая племянница лекаря. Книга вторая

Глаас совершенно точно увидел то же, что и я, поскольку осекся, и, помолчав с минуту, нехотя произнес:

— Ладно, спи в повозке.

Я торопливо поблагодарила его, и вскоре уже забиралась в повозку вслед за Хорвеком. Харль, поразмыслив, последовал за мной, но забился в дальний угол, между каких-то пыльных мешков. Я же устроилась под рукой у бывшего демона, потяжелевшей от цепей, и прижалась к его боку. Когда шум снаружи начал утихать — уставшие разбойники улеглись спать вокруг костра, оставив пару дозорных — я тихонько подсунула Хорвеку сверток с объедками, которые успела собрать за день.

— Тебе нужно поесть, — шепнула я, и он, вздохнув, принял мой скудный дар.

За день мы не успели перемолвиться с ним и парой слов, и я внезапно поняла, что соскучилась по разговорам с Хорвеком. От усталости ныли ноги и слипались глаза, но я не удержалась от вопроса, вертевшегося у меня на языке с прошлой ночи.

— Скажи, ты помнишь что-то из жизни Ирну-северянина? О нем рассказывают страшные истории… Он убил немало людей на Юге, не жалел ни женщин, ни детей…

— Иногда я слышу во сне северные напевы, — неохотно отозвался демон. — Крики, кровь… да, этого было немало при жизни того, чье тело я занял. Но какое мне дело до этого? Ты ведь не раздумываешь, кто носил до тебя это тряпье — просто морщишь нос от его вони.

— Как он умер? — не унималась я. — Это ты убил его?

— Мог бы я кого-то убить в ту пору, то выбрал бы тело получше, — с презрением хмыкнул Хорвек. — Покойника зарыли неглубоко — вот все, что я знаю. Кто-то прирезал его, напав со спины. В его памяти нет ничего такого, что стоило бы сберечь, да и что проку хранить чужие воспоминания? Мне бы порой хотелось избавиться и от большей части своих собственных. Не приноси мне больше еды, Йель. Что бы ты не воображала обо мне — я не смогу тебя защитить, и лучше тебе не злить старого разбойника.

— Но он разрешил мне ночевать здесь, когда ты посмотрел на него, — я прижалась покрепче к демону, чтобы согреться. — Почему твои глаза загорелись так страшно? Ты говорил, что стал обычным человеком…

— Я и сам так думал, — ответил Хорвек, вздрогнув. — Но иные чувства творят чудеса.

— Чувства?

— Ненависть, — ответил он задумчиво. — При мысли о том, что тебе навредят, я испытал сильнейшую ненависть, и на мгновение мне показалось, что я вновь изменил свою природу. Ты зря думаешь, что я знаю обо всем на свете. Оказывается о такой ненависти я до сих пор не знал ничего… Спи, Йель. Завтра будет такой же тяжелый день, как и сегодня. Твой маленький приятель уже давно похрапывает.

Харль и вправду крепко спал, свернувшись в клубок. Спали и разбойники — только двое дозорных устало тянули какую-то песню, время от времени прерываясь на негромкий разговор. В моей душе не было ни мира, ни покоя — только страх и тоска, оттого сон, в который я провалилась, был тяжким, удушливым, точно при лихорадке.

Проснуться мне довелось после полуночи от странных звуков: негромкое рычание перемежалось хрипом. Хорвек подергивался, и я вначале решила, что его одолевает очередной приступ, но затем поняла, что все куда хуже: цепью от кандалов он душил кого-то, пробравшегося к нам в повозку.

— Тише, тише, — я узнала задыхающийся голос Глааса. — Прикончишь меня, и твоей девчонке конец.

Хорвек, видимо, ослабил хватку, потому что главарь, все еще сипя и хватая воздух, продолжил:

— Всех тебе не перебить, из моей смерти тебе не выгадать пользы. Я пришел сюда тайно и лучше бы никому не знать, что сейчас здесь происходит. Отпусти меня и поговорим мирно.

— Что тебе нужно? — бывший демон подался назад, видимо, отпустив мастера Глааса.

— Хотел кое-что проверить, — ответил старый разбойник, все еще тяжело дыша, но уже с обычной своей грубоватой насмешливостью. Мои глаза привыкли к темноте и я увидела, что в руке у Глааса красновато светится головешка из костра. Он поднес к ней что-то темное, и в нос мне ударило зловоние: паленый волос смешался с запахом падали.

— Мертвечина! — промолвил Глаас с недобрым удовлетворением, свойственным человеку, чьи самые худшие догадки подтвердились. — Так я и знал! Ирну давно уж покойник, а ты — темная тварь, забравшая его тело…

Я, проснувшись окончательно, сообразила что главарь успел срезать с головы Хорвека прядь волос, за которой и явился сюда среди ночи тайком от своих людей.

— Что молчишь, бес? — спросил с вызовом Глаас. — Разве я не самым верным способом определил, что ты украл тело покойника Ирну? Об том я лишний раз не болтаю, но мой дед был в услужении у Белой Ведьмы Юга, и рассказал мне немало о том, как распознать колдовскую опасность в человеке. Не раз мне пригождались его советы, но вот одержимого демоном я встретил впервые. Видать, совсем поганью был Ирну, раз ему не выпало полежать спокойно в могиле.

— Белая Ведьма Юга? — только и переспросил Хорвек.

— Да, она, — мастер Глаас негромко откашливался, растирая горло. — Слыхал о ней? Когда-то она сравнялась в силе с королями, да вот только недолго продлилось ее владычество, и магия не спасла ее от костра. Да что я с тобой говорю — вам, поганым бесам, положено лучше всех знать о Белой Ведьме. С вашим проклятым племенем она всегда водила дружбу. Что же делать с тобой, одержимый?..

Последние слова мастер Глаас произнес с неподдельной озабоченностью, и я поняла, что жадность в нем сейчас борется со страхом. Он мог убить Хорвека, объявив своим людям об истинной сущности того, кого они знали как Ирну-северянина. Но после этого пришлось бы прикончить и меня с Харлем — никто бы не поверил, что спутники дьявольского создания не тронуты бесовской или колдовской порчей. Вместо двух рабов и одного пленника, чья голова стоила полсотни золотых, старый разбойник получал трех покойников, которые представляли какую-либо ценность разве что в глазах голодной нечисти с пустошей. Даже голову Ирну не вышло бы прихватить с собой — слишком силен был ужас людей перед темным колдовством, которым, несомненно, был отмечен одержимый.

— Не в добрый час вы попались мне, — бормотал мастер Глаас. — Недаром духи накануне выли, как оглашенные… Ты ведь вскоре начнешь убивать — все одержимые убивают, словно взбесившись. Ну, говори, какой срок тебе отмерен? Не знаешь? Или не хочешь признаваться? Выдержат ли цепи?.. Но если я успею отдать тебя в руки палачу до того, как придет время безумия — никто не узнает, что ты не Ирну, мало кто умеет в наше время распознавать бесов…

Хорвек ничего не отвечал, спокойно ожидая, к какому же решению склонится старый разбойник. Тот кряхтел и ругался сквозь зубы, проклиная и людей, и демонов, и собственное невезение, но в итоге хлопнул себя руками по коленям и воскликнул:

— С нечистью Сольгерова поля который год уживаюсь, и с тобой, демон, совладаю. Ты, темная тварь, украл у меня голову Ирну, но я своей выгоды не упущу. Прирезать тебя я всегда успею, не так уж ты силен, раз позволил заковать себя. Ничего не меняется в нашем уговоре — я везу тебя в Ликандрик, и только попробуй выкинуть какой-нибудь фокус! Не жить тогда твоей девке!