Алина Борисова - Опекун для юной девы

— Какой-то узаконенный блуд, — фыркает девочка.

— Анют, узаконенный блуд это, по человеческим понятиям, брак. Потому как все ваши свадьбы исключительно этот аспект отношений узаконивают. Кстати, именно поэтому, если контракт Избранницы именуют еще «кабальным», то этот часто называют «брачным».

— Смешно, — печально произнесла Аня, не имея ни малейшего желания веселиться. — Избранница — звучит так красиво, и действительно кажется, что это означает «возлюбленная». А это всего лишь служебные обязанности и полное ограничение в правах. И «браком» вы считаете совсем иное.

— Все так и не так, ребенок. Понимаешь, в местном обществе все время идет тонкая игра на понятиях «разумный» — «неразумный». Именно потому, что про «кровь неразумных» тут все знают. Идет противопоставление: «мы — люди, и именно разум отличает нас от тех, кто служит просто едой». Соответственно, все проявления разума престижны. Если Великий избирает тебя для выполнения какой-то работы, значит, он оценил в тебе самое главное, что есть в человеке, — твой разум. А если просто для развлечения — тоже очень почетно, конечно, но, выходит, особой разумностью блеснуть не смогла. Именно поэтому престиж Избранницы в обществе так высок, а образ романтизирован. Быть Избранной — значит быть оцененной именно как Человек Разумный. Что же до «брака», то это — всего лишь узаконивание того, без чего и кошки обойтись не могут.

— Звучит красиво, конечно, но… Я все же предпочла бы демонстрировать свою «разумность» иным способом. Без угрозы лишения жизни без суда и следствия, без поражения в правах.

— Избранница вампира — это принцесса в золотых туфельках, Анют, я, вроде, говорил, — печально улыбается на это Аршез. — Смотрятся эти туфельки на ножке просто сказочно красиво. И зависть вызывают жгучую. Вот только ходить в туфлях из чистого золота не слишком удобно. И больно, и тяжело, и ноги в кровь стираются. А надо еще все время улыбаться, ведь ты — Принцесса, — он нежно притягивает ее к себе и целует в висок. Потом трется об него щекой. — Придется всю жизнь носить тебя на руках. Я не хочу, чтоб моя девочка сбивала ноги из-за неподходящей ей обуви.

— А снять их никак не получится? — почти шепчет она. Жалобно, с такой отчаянной надеждой.

— Нет, малыш. В самом деле никак… Да даже если б можно было, я был бы против, ребенок. Пожизненный контракт Избранницы — это не просто кабала, это еще и защита.

— От чего?

— От кого. От любого другого вампира. Который уже никогда не сможет подписать с тобой никакой контракт. Даже после того, как мы расстанемся. Это своего рода благодарность: за отданные мне лучшие годы я храню твою жизнь и забочусь о ней до конца твоих дней.

— Но… Зачем? Ты ж мне сам рассказываешь: быть Избранницей престижно, сожительствовать с вампиром — законно и почетно, хранить мою жизнь и здоровье вам экономически и политически выгодно. Если мои отношения с тобой закончены — почему я не могу уйти к другому вампиру? Заключать разовые контракты в свое удовольствие, раз это так здесь приветствуется?

— Потому, что вампиры — разные, и контракты тоже бывают разные. Тот же контракт Избранницы трудно получить, но за деньги их можно купить хоть двадцать одновременно, и никто в этом случае не поинтересуется, что стало с твоими предыдущими. А можно купить и просто контракт на смерть. Цена у него баснословная, но богатых отморозков, приезжающих сюда не работать, а развлекаться изощренными убийствами, к сожалению, хватает… Есть, в конце концов, просто вероятность несчастного случая, которая все возрастает по мере истощения организма от постоянных контактов, есть привычка к нашей ауре, заставляющая тянуться к любому вампиру, забывая о собственной безопасности… Есть очень много плохого, Анют, с чем человеку почти невозможно справиться. И слава светочу, что хоть от части этого я имею законную возможность тебя оградить!

Она молчит, затихнув в его руках. Жутко. Как же все это жутко…

— Ар, — зовет наконец. — Как они здесь вообще живут? Если можно просто купить… разрешение на убийство любого… вообще любого…

— Воспитание, пропаганда… Красивые легенды. Людей не убивают, их «забирают за Бездну». В сказочный город, похожий на сад, в страну вечного счастья. И не всех, а самых-самых достойных.

— Можно я никогда не стану этого достойной?

— Нужно, малыш. Я ведь уже поклялся. Твоя жизнь — мое самое большое сокровище.

— Потому, что больше не выдадут?

— Потому, что больше мне никто уже и не нужен. В глазки твои хочу смотреть. Запахом твоим наслаждаться. Твою улыбку сердцем чувствовать… Пойдешь со мной, ребенок? Попробуешь мне поверить?

Она кивнула, обнимая его крепко-крепко. В этой безумной стране чудовищных норм и законов у нее есть только он. Вампир, да. Но ведь прежде всего — Аршез. Тот Аршез, которого она за эту неделю узнала, к которому привязалась, которого полюбила… Ну… как брата… как друга… а, неважно, как это называется! Ее Ар — он настоящий! И он не предаст, он не обидит… Вампир… Ну, что же делать? Она привыкнет. Тут вся страна с этим как-то живет, и ничего.

— Полетели домой? — он снова поцеловал ее в висок и чуть отстранился, подавая руку, чтобы помочь спрыгнуть на пол.

И уверенно направился к двери, держа свою деву за руку… Чтобы у двери и остановиться. — Н-да, — покачал головой, безуспешно попытавшись открыть. — А отпереть-то нас забыли. Ничего, малыш, сейчас кого-нибудь позовем.

Он постучал — скорее для вида — посылая при этом ментальный приказ местному начальству. Надо, все-таки, формальности улаживать. Услышал шевеление на крыльце, кто-то торопливо вошел в здание. Ждали, что он и вылетать через окно будет, что ли? Нет уж, хорошенького понемножку.

— В итоге арестовали обоих, — вздохнул преувеличенно печально. — А нам домой надо. Там такой разгром… Убираться и убираться… Что, кстати, у нас с ванной случилось? — уже всерьез поинтересовался у своей девы.

— А ты не помнишь? — удивилась Аня.

— Помню твои глаза. Как ты эмоции в меня кинула. Попытался уйти, вокруг все плыло, чуть косяк лбом не вынес… Дальше помню только бульвар, на воздухе отпустило… Про ванну не помню, — признал очевидное.

— Ты мне тампоны там искал.

— Нашел?

— Нашел, — уточнять, где, не стала. — Швырнул в лицо.

— Я не хотел, Анют, правда, — она почувствовала, что он расстроился. — У меня нет привычки швырять в лицо, даже в сильном гневе, видно, руки совсем не слушались, не рассчитал…

— Да верю, верю. Раз уж у тебя мебель летела… Вставлять не стал — и то спасибо.

— Это бы мы с тобой… довставлялись, — он улыбнулся чуть виновато, но все же проказливо. Она несмело улыбнулась в ответ, опуская глаза.

Послышался поворот ключа, их выпустили, рассыпавшись в извинениях за недоразумение.