Алина Борисова - Опекун для юной девы

Она кивнула, обнимая его в ответ.

— Никита поправится. Он обязательно поправится, я знаю! Он сильный, он должен.

— Будем ждать. Ты пойдешь к девочке?

— Да, конечно же. Если ей это хоть немного поможет…

Гаянэ была в сознании. Лежала, устремив взгляд в потолок. Испуганно дернулась, когда Аня вошла, в глазах промелькнул ужас… И вновь безразлично уставилась в потолок. Аня не была тем, кого она боялась, а значит, вообще не была интересна.

— Привет, — ужасно смущаясь, начала девочка. Вот не умеет она легко и естественно в друзья навязываться. А надо. Ей повезло, у нее есть Аршез. А у Гаянэ никого, только ее кошмары. — Я Аня, мы вместе в самолете летели. А потом в автобусе. Нас развозили, помнишь?

— Не помню, — безразлично отозвалась Гаянэ.

— Самолет?

— Тебя.

— Ну да, мы не успели познакомиться, не до того было. Просто сидели рядом.

Гаянэ промолчала.

— А больше никого нет, — отчаянно произнесла Аня. Не слишком уверенная, что стоит говорить об этом. — Из того автобуса выжили только мы. Ну, еще один мальчик, но ему совсем плохо, он в коме…

— Повезло.

— Нам? Да, что бы ни случилось, мы все же…

— Тем, кто умер. Я тоже просила, умоляла ЕГО, но ОН… сказал, смерть — это награда, ее надо заслужить, через пять лет…

— Он больше не тронет тебя! Он больше никогда не тронет тебя, слышишь? Он отказался от всех прав на тебя, передал Ринату. А Ринат хороший, он никого не обидел, у него живут и другие ребята из самолета, я с ними разговаривала, они сказали…

— Он тоже вампир. Ему тоже нужно есть.

— Им не нужна наша кровь, у них есть…

— Дурочка ты, — эмоций в этих словах не было, только усталость. — Все еще веришь, что им нужна кровь? Это не те вампиры. Не из книжек. Они эмоциями питаются. Страх, ужас, отчаянье, боль. Чем сильнее, тем лучше. Вкуснее. Насыщенней. Быстрей наедаются. Вот, смотри, — она достала из-под одеяла руку. Три пальца, начиная с мизинца, были загипсованы. — Он мне ломал каждый день по фаланге. Чтоб я точно знала, сколько дней прошло… Как сломает все — значит, кончился месяц. И начнет ломать заново. Представляешь, сколько раз он сломает их за пять лет?.. Все еще полагаешь, мне повезло, что я не умерла? Мне повезло?

— Но все закончилось! — Аня в ужасе смотрит на загипсованные пальцы, не в силах отвести взгляд. — Он больше не будет! Никто не будет!

— Думаешь, только пальцы? Это было бы слишком просто, верно? Слишком мало боли, ему не хватало. И потому — еще вот, — она откинула одеяло полностью. — И вот тут, и вот, и там… Каждый день! Ему надо было есть каждый день!

Аня молчала, слишком шокированная, чтобы найти слова.

— А ты, глупая, думаешь: кровь. Может, и кровь. Так, на закуску, для удовольствия. Когда насиловал, устав издеваться.

Гаянэ прорвало. Она рассказывала, рассказывала и рассказывала. А Аня слушала, обмирая от ужаса. И понимая, что она не может прервать этот жуткий рассказ и сбежать. Гаянэ больше не с кем делиться. Ринат — вампир, он вызывает у девочки только ужас, медперсонал, воспитанный на любви к Великим либо решит, что пациентка повредилась в уме, выдумывая кощунственные небылицы, либо, что еще хуже, примут как должное, и заявят: «раз ему нужна твоя боль — подари ему ее, и не жалуйся».

Вот только как же тогда? Если они этим питаются, то, выходит, боль и страх нужны и Ринату, и Аршезу?.. Но ведь им не нужны, они не пользуются! Попыталась объяснить это Гаянэ, но та просто не стала слушать. Сказала, что если ее еще не пытали — так просто очередь не дошла. Но дойдет. Они вампиры, они не могут иначе.

Аня просидела с девочкой несколько часов. Время от времени в палату заглядывала медсестра. То воды принесет, то температуру попросит померить, то давление… Ане показалось, что ее просто посылают проверять, все ли в порядке. В порядке не было, но оставить Гаянэ оно не могла.

Наконец принесли обед и настойчиво попросили Аню дать больной отдохнуть. Она вышла, шатаясь, и долго стояла в коридоре, отчаянно цепляясь за идущий вдоль стены поручень и прижимаясь лбом к холодной стене. Она не могла больше. Просто не могла. Воспринимать это все, принимать, соглашаться жить здесь. Отчаянно делать вид, что все хорошо, обманывая саму себя.

— Я не могу, — прошептала, почувствовав, что руки Аршеза сомкнулись на ее животе. — Я не выживу здесь… Я не хочу здесь выживать… Бороться… доказывать, что я человек, что я имею права… Кому доказывать, вам? Вот таким вот уродам, ломающим косточки по одной, чтоб подольше хватило?

Он поднял ее на руки и куда-то понес. В какое-то помещение для персонала, где ее вновь отпаивали приторно сладким чаем.

— Эмоции… ты не говорил про эмоции. Сказал, что ощущаешь, но не говорил, что они еда. Что они тоже еда… — Аня грела руки о чашку с чаем и бормотала, глядя куда-то мимо Аршеза. Не могла сфокусироваться на его лице. Не получалось.

— Вампиры не отнимают эмоции, Анют. Не высасывают их из людей. Берут только то, что человек излучает в пространство. В этом нет вреда.

— Нет вреда? Ты Гаянэ расскажи про «нет вреда»… Ты потом тоже будешь меня бить? Ты пока сдерживаешься, не пьешь кровь, не пользуешься моим телом. Но потом… потом… Ты ведь планируешь… собираешься…

— Аня! Аня, посмотри на меня! А-ня! Я хоть раз сделал что-то, что заставило бы тебя подозревать, что я мечтаю тебя ударить? Хоть раз?

— Об остальном я тоже раньше не подозревала.

— Разве? Ты не знаешь, что твое тело желанно? Ты не знаешь, что я хотел бы ласкать его? Целовать? И не только те места, что не скрыты одеждой. Ты не знаешь этого? Не ощущаешь?

Она все-таки покраснела. Все-таки смутилась, он сумел пробить ее, вывести из этой убийственной апатии.

— Так знаешь или нет, Анют? Или мои слова для тебя сейчас — откровение?

— Знаю, — отрицать было бы не просто глупо — нелепо. Он никогда не скрывал. Сдерживался, не позволяя себе, но ведь не скрывал.

— Я хочу твою кровь?

Она все же взглянула ему в лицо.

— Тебе виднее.

— Я спросил, что видно тебе. Не лукавь, ребенок. Ты чувствуешь, что я хочу ее?

— Да, разумеется, чувствую. Не ежесекундно, понятно, но… Ты сам знаешь, бывали моменты.

— Бывали, — спокойно кивнул он на это. — А что насчет моего желания избить тебя? Хоть один момент? Намек?

Она молчала.

— Хорошо, не бить. Обругать. Накричать, обидеть, унизить. Было?

Отрицательно машет головой.

— А ведь это не кровь, ребенок. Это эмоции. Ты бы даже не поняла, из-за чего я кричу на тебя, что беру при этом. Люди тоже кричат, ты бы даже не удивилась. Так зачем же мне было скрывать эту свою потребность? Да так тщательно, что и близко ничего не мелькнуло?

— Что ты хочешь от меня? Я не знаю. Я не знаю, не знаю! Но если вы этим питаетесь, если вы это едите…

— Люди рыбой питаются?