Марина Cyржевcкая - Тропами вереска

– А ты чего, расколдовать не можешь? – Мальчишка устроился рядом, прямо в сугроб, возле моих ног. – Лелька сказала, что ты ворожиха. Да я и сам понял!

– Не могу, – задумчиво рассматривая заснеженный и притихший лес, пояснила я. – Сил таких нет. Да и нельзя. Я заслужила свою участь, а Леля… – посмотрела грустно на поникшую березку. – А Леля за мои дела поплатилась…

– Чем же ты заслужила? – вскинулся мальчишка. – Да ни в жизнь не поверю! Ты же добрая, помогаешь всем, я знаю! Мне дед рассказывал. Ну, который лесной дух.

Я удержалась от желания поправить ему шапку, как маленькому, да тулуп до шеи застегнуть, чтобы не замерз. Обидится ведь.

– Заслужила, – твердо повторила я. – Проклятие наложила черное. Участи хуже смерти пожелала… За дело, да только от того не легче. А платить за все приходится, Таир. Эта моя плата. Такое заклятие нельзя просто так сделать, отдать что-то нужно. Можно у других забрать. А я – у себя…

Поднялась тяжело и все же, не сдержавшись, поправила пареньку шапку. Он смотрел широко распахнутыми глазами, даже на мой жест внимания не обратил. Леля прошуршала веточками, вздыхая.

– Так что же, совсем нет выхода? Как же так? – звонко, по-детски воскликнул он. Я щелкнула его по носу.

– Есть, Таир. Плату отдать, срок свой отслужить. Вот я и отдаю. Понял?

– Понял, – серьезно кивнул он. Помялся, утаптывая снег валенками. Вскинул свои глазищи и добавил уверенно: – А Лельку мы вернем. Негоже ей засыхать. Хорошая она, смешная, девчонка совсем. Вернем.

Говорю же, несмышленыш.

Зима стала к исходу клониться, когда я окончательно в себя пришла. Рана в груди затянулась белесым шрамом, тревожить перестала. Но сердце болело. Мальчишка так и жил со мной, несколько раз я пыталась его прогнать, объяснить, что негоже ему у ведьмы полы мести, а он только смеялся. А глаза как у подзаборного пса, что смотрит на человека тревожно: ударит сапогом или в дом возьмет, пожалевши?

И прогнать его решительно я просто не могла.

А он и рад-радешенек, хватался за любую работу, бестолково порой пытался мне помогать, а вечерами сидел у ног, слушал с открытым ртом. А я смирилась: раз нашел дорогу ко мне, знать, не случайность. Да и не бывает ничего случайного, все для чего-то. Уж не знаю, правильно ли, но стала я мальчишку потихоньку обучать. Особенно после того, как пронеслась Весенняя Дева по лесу, а я выскочила ей поклониться. И Таир следом, куда ж без него.

– Вот это пригожая девица, – одобрительно поцокал он языком, беззастенчиво рассматривая румяную деву. – И губки бантиком, и щеки свекольные, и волосы золотые, все как я люблю! Такую и в жены взять не стыдно!

Дева похлопала глазами изумленно, да как начала хохотать. Да так, что медведь в берлоге заворочался, просыпаясь, лед на озерах треснул и почки надулись, забурлили деревца соком пробуждения. Да только не срок еще.

Я Таиру по загривку треснула, Деве поклон отбила земной.

– Глупый он еще, ученик, – пояснила я.

Мальчишка насупился, поскреб затылок.

– Хорош ученик! – звонкой капелью да трелью птичьей отозвалась Весенняя Дева. – Держи вот, подарочек!

И снова захохотала, сняла с головы зеленую ленту, протянула. Таир подмигнул ей – вот гаденыш, – а потом еще и поцелуй воздушный послал! Ну сладу нет с мальчишкой! А Дева поправила платье красное и косы светлые, пришпорила белого жеребца да унеслась.

А я, нахмурившись, осмотрела паренька. Таир сконфуженно потупился.

– А чего? Я ж как лучше… – И вскинул на меня хитрющие глаза: – Ты не серчай, Шаисса, хороша девка была, да ты все равно лучше! У тебя и глаза ярче, и косы длиннее! И статью не обижена…

Я испуганно зажала мальчишке рот рукой, оглянулась. Услышит Весенняя Дева, будет мой лес до сенокоса стороной обходить! Вот же дурень! Но после этого решила, что надо Таира хоть как-то просветить и силу его направить. А то еще наворотит дел по дурости!

Так что вскоре мальчишка уже не несся за Зимушкой по лесу, не предлагал ей чайку горячего, на травках настоянного для согрева. А просто кланялся и шел дальше. Хоть и сокрушался в голос, что больно бледна девка, за что получал от меня затрещины. Впрочем, Зимушка только улыбалась. Даже Северко, с которым я воевала столько лет, мальчишку не трогал, усмехался в бороду, обходил стороной. А ведь меня в свое время как только не изводил – и с ног валил, и деревья ломал, на крыльцо набрасывая и дверь подпирая, и озера летом льдом сковывал так, что водяницы верещали! Лесной дух – и тот его побаивался, а мальчишка глупый враз сладил! Я вздыхала только, на это глядючи.

Жизнь вошла в свою колею, покатилась, как скрипучая телега, неспешно да уверенно, но спокойствия в моей душе не было. Напротив, тревога лишь нарастала с каждым днем, приближавшим к весне. И причиной тому было… колечко. Потому что звездочка на бирюзе тускнела, угасала. А это значило… Ох, как больно было от осознания того, что это значило!

И когда на озере лесном запели водяницы, я не выдержала и стала собираться. Кожух натянула, шалью волосы накрыла, клюку взяла.

– Ты куда? – вскочил Таир с тюфяка, захлопал сонными глазами. – Я с тобой!

– Сиди тут, – строго приказала я. Да еще и привязала мальчишку путами невидимыми, чтоб не вздумал за мной ходить.

Пошла по кривой дорожке, между сосенками, прислушиваясь, как лес шумит недовольно. Знал, что дурное я задумала, вот и беспокоился. Только березонька моя молчала, Леля проводила грустным взглядом, но и веточкой не шевельнула. Знала сестричка, что по-другому я не смогу.

Вышла я на полянку к вековому дубу. Снег здесь лежал еще плотным настом, да и я еще потопталась, ровняя. Круг очертила защитный, ножи крестом воткнула и кровушки своей в центр накапала. И села ждать, когда явится. Не сам, конечно, тень только, да и того хватит. Даже придремывать начала, когда зашипел голос гадюкой, заскрежетал да завыл так, что хотелось уши ладонями зажать.

– Зачем звала, ведьма? – с насмешкой спросил Шайтас. – Или решила ко мне в услужение перейти? Так давно жду.

Я выпрямилась, глядя, как демон слизнул раздвоенным языком мою кровь со снега, зажмурил красные глаза от удовольствия. Промолчала, а демон рассмеялся.

– Глупая Шаисса! Вижу, вижу, что сердце твое опалено, трепещет, страдает… Кровушкой истекает. Думал, ты умнее, да и тебя не миновала эта отрава, что людишки любовью зовут!

– Не ты ли поспособствовал? – глухо отозвалась я. – Не ты ли служителя к моему порогу привел?

– Может, и я, а может, судьба, кто знает? – усмехнулся демон, сверкнул красными глазами. А я на дуб оглянулась. Здесь силы живой много было, держала она демона внутри круга, но все равно затягивать разговор не стоило. Позвать зло не трудно, трудно обратно отправить.