Хейзел Хантер - Доминик (ЛП)

- Так вот что любовь значит для всех итальянцев? - спросила София.

Она никогда раньше не слышала, чтобы мужчина так открыто говорил о любви. Она слышала, как они обсуждали секс, когда не подозревали об ее присутствии, и от этих разговоров, полных насилия и соревнования, ее тошнило. Это же что-то новенькое.

В ответ Доминик лишь криво усмехнулся.

- Нет, и старожилы говорили, что если у тебя есть мозги, то ты никогда не захочешь, чтобы это случилось с тобой. Но мне и моим друзьям было все равно. Всем хотелось быть пораженными ударом молнии, и я не говорю, что никогда не видел, как мои друзья влюбляются. Но знаешь, это нечто простое. Они влюбляются, потом любовь умирает, и каждая казалась тем самым ударом молнии, пока не оказывалось, что это не так.

- Ты когда-нибудь видел настоящий удар молнии? - завороженно спросила София.

Доминик на мгновение задумался, а потом кивнул.

- Видел. Был один старик, который жил в деревне недалеко от Венеции, и мы пошли к нему, потому что он был лучшим кузнецом на сотню миль. Удар молнии поразил его в юности, и за весь брак он не расставался со своей женой дольше, чем на неделю. А потом она умерла, и вся жизнь ушла из этого мужчины. Когда тебя поражает удар молнии, ты повержен, а когда она умерла, она унесла с собой кусочек его.

София вздрогнула при мысли о такой сильной любви и такой большой потере, и Доминик наклонился, чтобы подарить ей утешающий поцелуй.

- Теперь я намного старше, чем был при встрече с тем стариком, - пробормотал он. - И может я идиот, но я все равно счастливее после удара, чем был бы без этого.

Она уже хотела спросить, что он имел в виду, но тут его губы переключились на мочку ее уха, острые зубы прикусили чувствительную кожу.

- Я чувствую больше, чем чувствовал когда-либо раньше. Я вижу дальше. Это делает меня чем-то большим, и неважно, предпочтешь ты оставить меня рядом или предпочтешь отослать меня прочь, я нечто большее, чем был до тебя.

Она вновь хотела спросить, но его руки нырнули под воду и скользнули по ее плечам. Из-за мыльной пленки его пальцы касались ее кожи с изысканной нежностью, и София сдалась ощущениям. Она чувствовала себя призом, который Доминик выиграл, и конечно же, о призах надо заботиться. Она тихо лежала под его прикосновениями, пока его руки скользили по ее груди, по бедрам и ниже по ногам. Даже под слоем пены он двигался безошибочно. И когда он вновь нашел ее естество, София раздвинула для него ноги.

Этот оргазм, это удовольствие было лишь для нее, и она жалобно хныкала, пока Доминик легко управлял ее телом. Ее оргазм был тихим, но в чем-то он казался более глубоким, чем те бури, что она пережила с ним ранее. Она задрожала, напряглась, и когда она наконец закричала, Доминик оказался рядом, накрывая губами ее рот, зарываясь свободной рукой в ее мокрые волосы.

Ее глаза приоткрылись, и София улыбнулась ему. Его ответная улыбка была теплой как солнечный свет, и в этот момент она осознала, что какие бы преграды ни стояли между ними, это - настоящее. Они вместе, и это по-настоящему, так прекрасно и реально. Она уже открыла рот, чтобы поддразнить его этим самым ударом молнии, но с губ сорвалось нечто другое.

- Доминик... что тебе вообще понадобилось у кузнеца?

Доминик открыл рот, и к ее чистому ужасу, София видела, как что-то в нем надломилось. Он закрыл рот. Сглотнул и почти вслепую нашел ее руку. Она ошарашенно стиснула его ладонь, гадая, что могло вызвать эту перемену.

- Доминик...

- Позволь мне рассказать тебе, - тихо прошептал он. - Позволь мне все тебе рассказать.

Глава 14

София позволила Доминику достать ее из ванны. Но пока он вытирал ее с бережной заботой, она невольно наблюдала за его лицом. В его взгляде сквозило нечто отстраненное и печальное.

- Ты всегда можешь рассказать мне что угодно, что тебе хочется рассказать, - пообещала она. - Я всегда выслушаю.

Его улыбка была недолгой и слегка блеклой.

- Я не стану ловить тебя на слове.

Когда Доминик обернул ее пушистым халатом и обнял, София невольно задалась вопросом, почему создается такое чувство, будто они готовятся к какой-то потере.

Он натянул на себя джинсы и прислонился к изголовью. Когда она смущенно подошла, он усадил ее на колени так, будто они проделывали это годами.

- На сколько лет я выгляжу? - спросил Доминик.

София моргнула.

- Странный вопрос, но ладно. Эм, может, тридцать? Тридцать пять?

- Попробуй лучше пятьсот шесть.

София невольно нахмурилась, потому что ожидала чего угодно, но не этого. Она неуверенно рассмеялась.

- Что ты имеешь в виду?

- Я родился в 1506 году от рождества Христова, в Венеции. Мой отец был кондотьером, наемным солдатом, а моя мать была женщиной, работавшей в кофейне на канале.

- В 1500-х были кофейни? - переспросила София, неуверенная, насколько серьезно это все воспринимать. Доминик сверкнул улыбкой.

- Были. Мы называли кофе африканским злом, которое отвлекает хороших людей от слова Божьего, но кофе был намного лучше какао, которое совсем недавно завезли из Нового света. Какао было просто никудышным, поверь.

- Ты... ты говоришь так, будто был там.

- Потому что я там был. София, мне нужно, чтобы ты понимала. Я родился в Венеции в 1506 году. Мне больше пятисот лет, и большую часть своей жизни я сражался. Вот почему мне понадобился этот кузнец, который имел славу лучшего в нашем регионе Италии, хотя тогда это была не Италия. Мне нужен был достаточно острый меч, чтобы убивать быстро и бесшумно, и для этого мне нужен был лучший мастер.

- Убивать? - слабо переспросила София.

Она чувствовала, как голова идет кругом, будто она вылетела из своего тела и воспарила над ним. Было в этой сцене нечто зловещее, как будто мир под ней разверзся. Такое чувство, будто она вот-вот рухнет в бездонную яму, в место, из которого никогда уже не выберется.

- Жизнь тогда была непростой. Мой отец убивал людей за деньги, и долгое время я думал, что пойду по его стопам. Моя мать хотела, чтобы я работал с ней в кофейне, но для меня этого было недостаточно, - улыбка Доминика получилась немного горькой. - Нет, мужчины, от которых девушки лишались чувств, мужчины, у которых всегда были деньги, мужчины, которые всегда носили яркую ливрею того или иного дома - это были кондотьеры, как мой отец. Для меня не имело значения, что мой отец умер, когда мне едва исполнилось пять. Убит в сражении с ломбардцами вдалеке от дома. Для меня это совсем не имело значения.

- Как... как я должна во все это поверить? - наконец выдавила София.

Больше всего пугало то, как спокойно и просто Доминик рассказывал эту историю. Она слышала в его голосе правду. Она видела в нем мальчика, которым он был когда-то, как он бегал по краю каналов, шмыгал между столиками, чтобы помочь матери подать кофе, и удирал при каждой возможности, чтобы пойти за солдатами. Каким неуемным он, наверное, был, и как боялась за него мать...