Марина Эльденберт - Темный рассвет

— Убирайся, — сказала холодно, — вон!

— А ты все-таки помогла мне, леди Смерть, — не обращая внимания на последние слова, он прошелся по комнате и снова опустился на край кровати. — Но лучше бы эта болтливая гниль истлела подчистую. Задолго до того, как начала трепать своим разлагающимся языком.

Эрик сложил ладони лодочками, одна к другой. Знакомый жест, повторяющий отца. Вот только глаза его сейчас вспыхнули злым, безумным золотом. Губы кривились, превращая лицо в маску безумца: ту, что долгое время снилась мне по ночам после случившегося в Лигенбурге.

— Хочешь знать, что моя мать думала обо мне?

— О чем ты? — подавив желание отползти на другой край кровати, резко выдернула из-под него покрывало. — Нам ничего не удалось узнать.

— Ничего, — рассмеялся он. — Почти.

Эрик достал из-под камзола перетянутую лентой книжицу и швырнул на кровать.

— Дневник мамочки. То немногое, что от нее осталось.

Я замерла.

— Откуда он у тебя?

— Пятая половица справа, помнишь? — его шепот звенящей яростью вспорол тишину. — Сначала я не обратил на это внимание, но у меня было время подумать. Много времени. Я вспоминал ту ночь снова и снова, каждый зловонный выдох этой мерзостной твари. Пока не понял, что это подсказка. Подсказка, которая не имеет отношения к ее психам. Мамочка прятала свои записи под пятой половицей, справа от кровати. В комнате, в которой испустила дух. Безумная лживая тварь!

В словах Эрика было столько ненависти, что я невольно отшатнулась.

Он подхватил книжицу рывком, второй рукой зажигая магические светильники. Волна магии прокатилась по комнате: искра вспыхивала за искрой, полупрозрачная материя оболочки запечатывали их одну за другой — до той поры, пока в комнате не стало светло, как в летний полдень. Мне даже захотелось прикрыть глаза, но Эрик не позволил: пролистав страницы так, что часть из них чудом не порвалась, сунул книжицу мне в руки.

— Читай, милая.

Меньше всего мне хотелось разговаривать с ним. Меньше всего хотелось окунаться в погребенное под годами прошлое Катарины Эльгер и ее жизни, которая представлялась мне далекой от счастья. Но все-таки что-то заставило меня опустить глаза:

«Меня называют сумасшедшей. Сложно остаться в своем уме после того, что мне довелось пережить. Эрик — сын чудовища. Дитя насилия, хотя я добровольно отдала себя в руки его отца. Я стараюсь думать о нем иначе, но не могу. Смотрю на него и пытаюсь найти в своей душе хоть каплю любви или сострадания, но чувствую только ненависть. Мне хочется выжечь этого ребенка из своей жизни, как последнее напоминание о предательстве наших с тобой чувств. Ты ушел, не догадываясь ни о чем, и за это я благодарна судьбе…»

Порыв ветра взметнул страницы, распуская их веером. Дневник вылетел из моих рук и впечатался в стену с такой силой, что страницы посыпались одна за другой. С замиранием сердца смотрела на бегущие по призрачной фигуре огненные сгустки, сил которых не хватало, чтобы испепелить несчастную книжицу. Лорд Адриан метнулся сквозь стену с такой силой, что призрачная цепь натянулась. Стоило немалых усилий удержать его в пределах комнат.

— Мы здесь не одни, леди Смерть, верно?

Эрик оперся руками о кровать и подался ко мне. Лицом к лицу.

— Кого ты с собой притащила?!

Прежде чем я успела отойти от обрушившихся потрясений, меня оглушило следующим. Характерные завитки у заглавных букв, изящный наклон и сильный для женской руки нажим. Мне казалось, что я схожу с ума, но этот почерк был мне знаком.

И он не мог принадлежать Катарине Эльгер.

Потому что это был почерк Николь Феро, графини де Ларне.

Оттолкнув Эрика, бросилась к валявшемуся у стены дневнику. Мне нужно было что угодно — что угодно, чтобы опровергнуть догадку, которая сейчас сводила с ума. Подхватив рассыпавшиеся страницы, перебирала их одну за другой.

«Мой мир превратился в кошмар с того самого дня, когда он обратил на меня внимание. Если бы я знала, к чему это приведет, если бы могла предугадать… Но он обещал, что оставит меня в покое. Оставит в покое нас, позволит мне быть с тобой, не станет тебя преследовать, если я подарю ему сына. Сына, чья кровь будет гореть огнем золотой мглы».

Сунула листок в обложку, за ним второй, третий, четвертый…

«Когда начинает казаться, что мне все равно — все равно, что будет с этим ребенком, меня охватывает стыд. Но я знаю, что мое искупление — жизнь. Жизнь в этом ужасном месте, вместе с ним и с его отцом. Расплата за ложь и за малодушие, за невозможность просить прощения у тебя. Симон говорит, что не мог произвести на свет такую никчемность. Что если я добровольно уйду вслед за тобой, жизнь этого ребенка превратился в ад. Правда в том, что он действительно его сын, но никто не заслуживает такого. Ни одно живое существо, даже тот, кого быть не должно…»

Нет, нет, нет не может быть!

Снова и снова цеплялась взглядом за завитки у заглавных букв, натыкаясь на знакомый наклон. Наверное, я бы так и сидела, как одержимая перебирая страницы. Не чувствуя тянущего по коленям и спине холода, если бы Эрик не положил руки мне на плечи.

— Так кого ты с собой привела, милая? — наклонившись к самому уху, спросил он.

Я вывернулась из его рук и вскочила, прижимая дневник к груди.

— Никого.

— Да неужели? — Эрик прогулялся до портьер, за которыми скрывался вход в ванную комнату. — Закрыта. Или здесь есть потайная дверь, которая создает сквозняк… Больше похожий на ураган.

Повернулся на каблуках к той, что вела в гостиную, и тоже была плотно прикрыта.

— Или кто-то лжет. Одна леди лжет. Ставлю на второе. Осталось только понять, зачем.

Он подпер подбородок рукой и насмешливо смотрел на меня. Я же судорожно пыталась сообразить, что сказать. Говорить с Эриком было чистейшей воды самоубийством, не говорить теперь — еще большим. Он ненавидит отца, но еще больше ненавидит Анри. И если на миг представить, что сложившееся в моей голове правда, то ненавидит он собственного брата. Брата по крови, возможно, поэтому, золотая мгла не убила его магию, а превратила в того, кем он является сейчас. Я бы хотела, чтобы это было ошибкой, но все указывало на мою правоту. Да и с чего бы лорду Адриану так яриться, если это был дневник Катарины Эльгер? Нет, он узнал почерк жены.

Так же, как и я.

— Так и будешь молчать, леди Смерть? — Эрик снова приблизился. — Я тебя не узнаю. Впервые вижу такие глаза… даже тогда, в Лигенбурге, ты смотрела иначе. Что изменилось сейчас?

— Многое, — разлепив помертвевшие губы, выдавила я.

Понимая, что скрыть от него правду не удастся.

Эрик ненавидит Анри, но если узнает о том, что узнала я…

Что он сделает тогда?

— Когда я увидела этот дневник, не смогла совладать с собой. У меня прорывается магия, — я подняла руку, чтобы сияние алаэрнита было видно отчетливее: сейчас, при ярком свете он лишь слегка мерцал. Искры играли в гранях камня. — Прорывается во время сильных потрясений, потому что я в положении. Здесь больше никого нет, только мы с тобой. И… мой ребенок.