Дина Лампитт - Изгнание

Кругом было много народу: прекрасно одетые джентльмены, держащие себя с большим достоинством, всадники с хмурыми лицами, пешие воины – явно придворные солдаты – их доспехи и шлемы тускло блестели в лучах солнца. Хотя слухи о том, что именно в этот день, двадцать второго августа 1642 года, король объявит войну Парламенту, и не были у всех на устах, но атмосфера говорила сама за себя. В толпе царил дух веселья и возбуждения. Казалось, стоит сказать одно слово – и они все с радостью пойдут рука об руку хоть на край света. А пока на улице не было ни одного человека, который бы ни смеялся и ни провозглашал тосты. «Да, это самая типичная картина, – мрачно думала Николь, – для народа, который вот-вот будет вовлечен в гражданскую войну».

После событий предыдущей ночи ей хотелось провести весь этот день как можно дальше от сэра Дензила, поэтому она долго бродила по базару, выбирая себе кружева, а потом медленно и неохотно пошла обратно в «Пилигрим», где сэр Дензил уже ждал ее, кривя от злости бесцветные тонкие губы.

– Где, черт возьми, ты была? – разъяренно спросил он.

– Покупала кружево. А что случилось?

– Я искал тебя повсюду. Говорят, что сегодня во второй половине дня король торжественно въедет в город со своими детьми и племянниками. Клянусь Небом, если я хоть что-то пропущу, я тебя высеку.

– Вы не осмелитесь, – ответила Николь, сверля его глазами. – Или вы будете вести себя со мной учтиво, или я уеду отсюда немедленно.

Они с ненавистью смотрели друг на друга, и тут Николь заметила, что в его глазах появилось совсем другое чувство, они засветились желанием, вид у него сделался глупым, он стал похож на круглого дурака.

– Извини меня, дорогая, – сказал он таким напыщенным тоном, что Николь чуть не стошнило, – просто я чувствую, что это очень важный день в истории страны, и мне бы не хотелось пропустить хотя бы одно его событие.

– Тогда идите туда пока без меня, – ответила Николь, – я присоединюсь к вам позже.

Но он с этим не согласился, а, заставив накинуть теплый плащ, так как ветер с реки все усиливался, и становилось холоднее, быстро повел ее на базарную площадь. Когда они вышли из гостиницы, начал моросить мелкий дождь, и, посмотрев вверх, Николь увидела, что небо затянуто низкими свинцовыми тучами. Утреннее солнце исчезло, и вместе с ним, казалось, улетучилось праздничное настроение жителей города. Теперь все выглядели мрачными и замерзшими, и лишь только королевские солдаты в красивых одеждах и блестящих доспехах вносили некоторое оживление в мрачную картину всеобщего уныния. Сэр Дензил, однако, не обращал ни на что внимания, он энергично работал плечами, так же как два его спутника, пробираясь в первые ряды толпы, которая собралась на площади и с нетерпением ожидала, когда король въедет в Ноттингем и поприветствует своих подданных.

И вот, наконец – Николь не смогла бы сказать точно, когда это произошло – король появился: за ним следовала его семья, а за ней – целая толпа придворных и преданных королю дворян, среди которых в первых рядах ехал лорд Джоселин Аттвуд. Процессию завершали ряды пехотинцев, все они были прирожденными солдатами и уроженцами Йоркшира. «Отбросы общества», – проговорил кто-то в толпе, но на эти слова никто не обратил внимания, потому что, несмотря на то, что день был пасмурный, а в толпе были люди, настроенные враждебно, зрелище все же было захватывающим.

Король ехал на прекрасном белом коне; маленькая худая фигура Карла казалась величественнее, чем была на самом деле. Следом за ним ехали Карл II и его брат Джеймс. Персонажи, которых Николь видела в учебниках по истории, вдруг предстали перед ней во плоти, она не могла поверить своим глазам, и на какое-то мгновение у нее закружилась голова. Когда она снова пришла в себя, толпа приветствовала еще одного участника процессии – мужчину, одетого в дорогой малиновый плащ с золотой отделкой, его темные глаза выискивали в толпе красивых дам, и он посылал им грациозные воздушные поцелуи.

– Кто это? – шепотом спросила Николь у сэра Дензила.

– Принц Руперт, – ответил он, и в его голосе прозвучала гордость, которая сделала его в тот момент почти нормальным человеком.

Николь застыла от изумления. Один из главных героев гражданской войны, человек, чье имя вошло в историю, скакал на коне в каких-нибудь нескольких футах от нее. К ней с новой силой вернулось ощущение того, что это всего лишь фильм, что все эти люди только актеры и актрисы, и она готова была засмеяться от фантастичности всего, что она видела, слышала и ощущала. Запах немытых тел и конского пота, смешанный с запахом дорогих духов, которыми знать пыталась скрыть то, что не моется по нескольку недель, был одновременно и отталкивающим, и завораживающим.

Когда процессия проехала, толпа двинулась следом, кто-то таким образом выказывал свою преданность, а кто-то просто желал посмотреть, что произойдет дальше. Николь не могла оставаться на месте и вместе с толпой двигалась по старой, разбитой дороге в сторону дворца. Она прекрасно видела, как впереди королевская семья начала подниматься на холм к главным воротам крепостной стены; все окружение, придворные и знатные вельможи, так же как и солдаты, неотступно шли следом. А за ними двинулись на холм и все остальные жители Ноттингема, желая своими глазами увидеть знаменательное событие. Затаив дыхание, Николь следовала вместе с толпой.

Король с семьей поднялся на вершину холма и там, не спешиваясь, остановился, ожидая, когда толпа подтянется и воцарится тишина. Начавшийся после обеда мелкий дождь теперь уже лил как из ведра, ветер срывал шляпы и задирал подолы одежд, всем присутствующим было не очень-то уютно. Николь с удивлением заметила, что капли воды стекают с полей шляпы короля Карла и с кончика его длинного красивого носа; без всякой на то причины она вдруг прослезилась.

Тут королевский глашатай поднял руку, и в тот же момент в воздухе повисла гробовая тишина, нарушаемая только отдаленным плачем ребенка. И в этой тишине, держа перед собой документ, королевский глашатай начал читать медленно и певуче, как это, видимо, было положено, растягивая слова:

– Настоящим подтверждаю, что сегодня здесь будет сформирована армия из преданных Англии сторонников как для защиты его величества лично, так и для защиты его королевских прав, – торжественно провозгласил человек.

Война была объявлена.

Ребенок все продолжал плакать, но, кроме фырканья лошадей и тяжелого дыхания толпы, больше не было слышно ни звука. Казалось просто невероятным то, что война, которая продлится многие годы, началась такими простыми словами. Но тут, как бы подтверждая слова глашатая, два трубача протрубили несколько торжественных нот, звуки которых подхватил порыв ветра.