Александра Лисина - Избавление (СИ)

Все, кроме НЕЕ.

Волк неверяще замирает, рассматривая детское личико расширенными глазами. Он слышит, как тяжело вырывается дыхание из ее груди. Чувствует ее страх. Видит ее глаза. Понимает, что в этом мире нет ничего важнее, и отчетливо слышит, как неистово колотится ее детское сердце. То самое, которое отныне он будет слышать всегда. Везде. Где бы она ни находилась, что бы ни делала, как бы ни была далеко.

Он словно во сне - растерянный и ошеломленный. Будто в бреду втягивает ноздрями ее легкий запах. Волнуется от странного чувства узнавания. Вздрагивает всем телом, чувствует блаженное тепло, идущее от босых ступней, и неожиданно прозревает.

Понимает, что в этом мире нет ничего важнее, и отчетливо слышит, как неистово колотится ее детское сердце. То самое, которое отныне он будет слышать всегда. Везде. Где бы она ни находилась, что бы ни делала, как бы ни была далеко.

Он словно во сне - растерянный и ошеломленный. Будто в бреду втягивает ноздрями ее легкий запах. Волнуется от странного чувства узнавания. Вздрагивает всем телом, чувствует блаженное тепло, идущее от босых ступней, и неожиданно прозревает. Понимает, что сделает все, лишь бы уберечь ее от беды. На все пойдет, чтобы согреть ее и спасти. Ничего не пожалеет и отдаст все на свете, лишь бы эта малышка и дальше сидела, глядя на него так, как сейчас, упиралась в него своими маленькими ножками и что- то говорила. Неважно - что. Главное - слышать ее голос и чувствовать тепло ее детских пальчиков. Вбирать ее всем существом и сходить с ума от мысли, что она находится так потрясающе близко.

Поняв, что все еще скалится, волк поспешно прячет зубы и, дико боясь ее напугать, робко тянется вперед. Инстинктивно стремится навстречу. Надеется. Ждет. Прижимается теплым боком. Смотрит неотрывно, почти не дыша, не видит больше никого и не сознает ничего, кроме одной-единственной мысли: ОНА. Действительно она. Маленькое чудо, вдруг свалившееся ему на голову. Крохотное солнце, светящее с небес лишь для него одного. Благодатный глоток росы для умирающего в пустыне. Блаженный солнечный лучик, дающий тепло подтаявшим льдам и дарящий бескрайнему северу прежнего одиночества настоящую весну. Она - его жизнь. Его свет. Новая, невесть откуда взявшаяся, но единственно важная теперь цель. Целая вселенная, приковывающая к себе его взгляд; навеки привязывающая его душу прочными стальными цепями, от которых не хочется избавляться.

Он снова дрожит, чувству я на себе ее тонкие пальчики. Ощущает исходящую от нее слабую магию. Удивляется тому, что она каким-то чудом нашла его этой ночью. А потом едва не стонет от наслаждения, потому что она вдруг перестает бояться и неуверенно гладит его в ответ. Прикасается - нежно и бережно. Успокаивается. Верит ему. Прижимается всем телом, ища защиты и помощи, и гладит, гладит, гладит, тихонько шепча в мохнатое ухо:

- Помоги мне, волчок, пожалуйста...

А он неожиданно слышит чужие голоса. Вскакивает на ноги, с тревогой чувствуя постороннее присутствие, ощущает нависшую над НЕЙ угрозу и вдруг пугается, что его маленькое солнце может кто-то отнять. Он боится за нее. Боится потерять только что обретенное счастье. Боится ее поранить и того, что не сможет уберечь. И этот страх сильнее его воли. Сильнее разума или долга. Он сильнее даже внезапно вспыхнувшего гнева и поэтому гонит его прочь. Заставляет осторожно подхватить крохотное человеческое дитя, бережно посадить к себе на спину и, забыв об оставленном звене, мчаться прочь... куда-нибудь... как можно дальше. Там, где ОНА будет в безопасности и где он сможет, наконец, показаться ей человеком.

Он закроет ее. Спрячет от тех, кто идет сейчас следом. Он уничтожит их, если потребуется. Убьет, разорвет на части, безжалостно замучит и развеет по ветру, если только они посмеют к ней прикоснуться. Но для начала он увезет ее отсюда. Немедленно. Туда, где спокойно. Туда, где есть побратимы, хорошая защита, где можно оставить ее ненадолго, чтобы вернуться и уже без опаски ввязаться в бой.

Он спешит. Он очень спешит, страшно боясь каждый миг, что ее вдруг заденут. Чувствует на себе ее руки, с внезапно вспыхнувшей радостью сознает, что она не боится его даже таким - мохнатым и страшным, чудовищно огромным, зубастым, когтистым. Значит, не испугается и потом, когда он снова вернется, осторожно возьмет ее на руки, заглянет в эти волшебные глаза и, слыша свою звенящую от необъяснимого счастья душу, с затаенной надеждой скажет:

-Не бойся, мышонок, это всего лишь я. Тот самый. Узнаешь?..

А сейчас он бежит - упруго и ровно. Не слишком быстро, потому что боится ее уронить, но все же недостаточно быстро для того, чтобы преследователи не отстали, а она, испугавшись снова, вдруг создала еще один портал...

Он слишком поздно понимает, куда его забросила маленькая беглянка. Слишком поражен случившимся, чтобы вовремя увернуться. Он на полном ходу проваливается в воронку мощного телепорта и всего за долю секунды оказывается там, где не пожелал бы оказаться больше никогда в жизни... по крайней мере, вместе с ней...

Мастер Викран судорожно вздохнул и крепко зажмурился.

...В ту ночь он думал, что сделал все, дабы уберечь свое солнце от чужих рук. Презрев опасность, бросился вперед. Он убил их всех, не щадя ни себя, ни врагов. Не чувствуя боли, разорвал чужое горло, швырнув на землю еще теплый труп. Затем второй, третий. А потом обернулся... и с горестным криком упал прямо там, где стоял - на тело убитого мага, который в последнем усилии все-таки успел спустить стрелу. В то самое крохотное сердечко, без которого ему не жить...

Он плохо помнил, что случилось потом. Почти не сознавал, что творит, потому что пришедшая из ниоткуда боль играючи швырнула его на землю и заставила корчиться в муках. Она рвала его клещами. Заживо резана застывшее от горя сердце. Мучила, сверлила, ослушана, отдаваясь пронзительным эхом внутри. Она сводила его с ума. Окупала раз за разом в непроглядную черную бездну. Бросала с высоких скал. Топила в бескрайнем море отчаяния. Сжигала его изнутри, испепеляя сердце и душу. Вырывалась наружу сиплым стоном. Она заставляла захлебываться криком. Безжалостно ломала кости. Выдирала глаза. Су шила разум. Она убивала его каждый миг. Но еще больше его убивала мысль о том, что он не справился. Не су мел ЕЕ сберечь. Своими руками уничтожил то единственное, что было дорого. А теперь по его вине ОНА умирала всего в нескольких десятках шагов, не дождавшись от него ни поддержки, ни помощи.

Это его вина, что она так кричит сейчас. Его вина, что она умирает в страшных муках. Его вина за пронзившую ее стрелу. И его вина в том, что он не успел.

Только его.

С трудом поднявшись, почти обезумевший от горя, хрипло воющий зверь из последних сил кидается на слабый голос. В забытьи переплывает широкую реку. Со стоном выбирается на берег и, шатаясь от слабости, стремительно теряя кровь из опасной раны в груди, все равно упрямо идет вперед. За ней. К лиловому игольнику, из которого доносится затихающий детский крик.