Александра Лисина - Избавление (СИ)

Он долгие дни шел рядом с ней, тихо радуясь уже тому, что получил разрешение помочь. Он старательно соблюдал негласные правила стаи, чтобы не спугнуть и ничем не задеть идущую неподалеку волчицу. Он сделал все, чтобы хоть немного сгладить впечатление от прошлых ошибок. Он рассказал ей многое из того, о чем раньше не обмолвился бы ни единым словом. Он терпеливо давал ей время привыкнуть к таким переменам. Не навязывался с разговорами, ни о чем не просил, отвечал лишь тогда, когда это было действительно нужно, и по-прежнему держался так, чтобы ни разу не коснуться ее против воли.

Для волка это - неестественно. Для привыкшего к повиновению Вожака - неудобно. Для человека - совершенно немыслимо, а для полуэльфа, придавленного тяжелым грузом Эиталле, вовсе непереносимо. Но он старался не замечать ее волнующего запаха. Честно отворачивал морду, когда она оказывалась слишком близко. Он сдержал все порывы своего второго «я», настойчиво требующего обозначить свои чувства, и ни разу не выпустил его из-под контроля. Он справился почти со всем, что принесла с собой эта недолгая дорога. А если и позволял себе что-то лишнее, то лишь после того, как она засыпала и уже не могла видеть его долгих, тоскливых взглядов и непрерывно шевелящихся ноздрей, с наслаждением втягивающих ее неповторимый, невероятно притягательный запах.

Он с пониманием встретил ее настороженность. Позволил определять время и место привалов, а сам потихоньку приноравливался к ее темпу, скорости и шагу. При этом тщательно следил за тем, чтобы ненароком не переступить невидимой границы, которую она раз и навсегда для него определила.

Он честно соблюдал взятые на себя обязательства. Хранил ее всю дорогу. Оберегал. Учил, когда для этого находилось время, и долгими ночами не уставал на нее любоваться, радуясь уже тому, что может делать это незаметно. Но при этом слишком хорошо понимал, что ни о каком доверии не может быть и речи.

Он немало времени размышлял над тем, как избавиться от прежнего ореола непогрешимого, непобедимого и жестокого наставника. Сломал себе всю голову. Почти отчаялся, измучился от ее упорного молчания. Но потом вдруг едва не опоздал помочь с даром... и именно тогда сообразил, наконец, что надо делать.

Конечно, Викран не забыл, как накладывается заклятие Нити Сердца. Конечно, он не мог так нелепо ошибиться. Конечно же, не совершил бы такого глупого ляпа... если бы не хотел, чтобы все получилось именно так. Он намеренно поменял полюса у сложного узора, незаметно перестает пару важных окончаний в формуле. Пока не видел Марсо, потихоньку исправил основное звено, а потом постарался как можно достовернее изобразить досаду и раздражение...

Да. Он действительно сделал себя полностью зависимым от настороженной ученицы. Привязал себя к ней так, как не рискнул бы ни с кем и никогда. Он сознательно пошел на это, искренне надеясь, что его небольшой обман не будет раскрыт и что она хоть немного успокоится. Получив над ним почти неограниченную власть, полностью исключавшую саму возможность предательства, она могла перестать бояться. Могла спокойно уснуть. Спокойно идти. Без страха поворачиваться спиной, не боясь быть связанной или увезенной в Академию насильно. Рядом с ним Айра могла вообще ничего не бояться - он никогда бы не тронул ее даже пальцем... оставалось только найти способ, чтобы она в это тоже поверила.

И он нашел этот способ. Сумелего реализовать. Подарил ей над собой такую власть, что даже Марсо не сразу увидел правду. Зато она, наконец, поверила. Успокоилась. Перестала шарахаться в сторону и подпустила его так близко, как он не мог даже мечтать. Как раз после того, как он позволил ей убедиться, что чары - не обман и не фальшивка. Что они действительно способны его убить, если только она пожелает.

Зачем, казалось бы? Для чего такой риск? А как иначе, если другой возможности могло и не представиться, если ее дар все равно требовал стабилизации, а ничему другому она бы просто не поверила?

Поэтому он рискнул. Стойко вытерпев болезненный удар потревоженного заклятия, упорно стоял на ногах и угрюмо молчал, когда напуганная девушка заметила его плачевный вид: не хотел, чтобы она потребовала от Марсо снять связующую Нить. Не хотел больше видеть страх в ее чудесных глазах. И не хотел больше причинять ей боль.

Любой ценой. Даже такой неоправданной.

Он с тихой радостью встретил ее первый настоящий вопрос. Осторожно ответил, скрывая собственное ликование. С неимоверным облегчением понял, что она все-таки рискнула сделать шаг навстречу, и решительно отмахнулся от не вовремя приставшего Марсо, вознамерившегося испортить едва наметившееся понимание. Теперь, когда Айра боялась меньше, она могла себе позволить свободно дышать. Могла долго спать. Нежиться поутру на солнышке. Зарываться носом в траву, подставлять рассвету нежное волчье брюшко. Она могла, забывшись, фыркнуть на пролетевшего мимо комара... многое теперь могла, и он был безмерно счастлив этому.

Если бы Айра знала, как сильно загрохотало его сердце, когда, замерзая, она в первый раз рискнула заснуть у него под боком. Если бы только могла видеть его вспыхнувшие густой синевой глаза. Если бы только слышала, как неистово кричит его оживающая душа. И если бы понимала, что за каждую такую ночь, полную спокойствия и долгожданного доверия, он отдал бы неизмеримо больше, чем за свою собственную жизнь...

В такие моменты он был готов расцеловать Марсо за его уверенное «спи», готов был восторженно рычать и царапать когтями землю. Готов был на любое безумство, ставшее бы в волчьем теле поистине сумасшедшим. Но вместо этого мгновенно замирал, старательно изображая спокойный сон, и долгие часы незаслуженно блаженствовал, наслаждаясь ее ровным дыханием, случайным тычком в бок и даже сонным ворчанием, вызванным назойливой мошкой.

Но особенно надолго он замирал тогда, когда ее нос оказывался слишком близко от его шеи; незаметно подворачивал плечо, чтобы она не проснулась раньше времени - единственного времени, когда он мог мечтать о том, что эта ночь никогда не закончится.

А потом наступало утро. Потом он с сожалением поднимался, весь день тайком втягивал ее запах и с нетерпением ждал, когда же проклятое солнце снова опустится за горизонт. Когда же, наконец, снова стемнеет. Для того, чтобы снова подставить мохнатый бок уставшей волчице и снова обманывать себя до самого утра.

Безумие... конечно, это было безумием - надеяться на что-то, когда уже ясно, что возврата к прошлому нет. Когда он сделал все, чтобы потерять свой последний шанс на прощение. Но Эиталле и есть настоящее безумие. Могучее, внезапное и бесповоротное. Оно сводит с ума, заставляет бросать все дела, забывать обо всем и идти в никуда, оставив дом, семью, всю прежнюю жизнь. Куда угодно идти, за слабой надеждой и даже без оной. За мыслью, за легким намеком, за неосторожно брошенным словом. Идти по пятам, словно дикий зверь, и терпеливо ждать, когда же настанет время и любимый голос позовет его по имени.