Дана Арнаутова - Избранная морского принца (СИ)

— Я верю тебе, — сказала она Алестару. — Верю, потому что помню и знаю.

— Я люблю тебя, — эхом отозвался тот. — Люблю, потому что знаю и помню.

Нежная холодная гладкость кожи была знакомой, будто сотни раз они обнимались вот так — с полным доверием и желанием ласкать. И губы принимали поцелуй доверчиво и спокойно. Наконец-то все случилось, как и должно было случиться на самом деле. Память о боли ушла сама, потому что ей больше не было места в душах, заполненных друг другом.

Джиад целовалась, чувствуя на губах и во рту сладкую пряную соль — вкус чужих губ пополам с морской водой. Пропускала через пальцы длинные пряди цвета расплавленного заката, и в ее волосы тоже запускали руки, перебирая с восхищенной нежностью. А потом одежда стала лишней, потому что непременно, обязательно нужно было почувствовать друг друга обнаженной кожей, и они снимали ее, путаясь в незнакомых завязках и застежках, но не желая уступить, и смеялись этой драгоценной неловкости первого узнавания.

И кругом: вверху, внизу и по сторонам — море трепетало и билось, как живое сердце, проникая внутрь, в каждую частичку их тела. Поило солью их кровь и слезы, плескалось в синеве глаз Алестара и наполняло Бездной зрачки Джиад. Смеялось вместе с ними, потому что, наконец-то, все было как надо, как задумывалось кем-то непредставимо давно, чтобы случиться сейчас и именно с ними.

И когда они плыли, кружась в древнем, как мир, танце, Джиад легко и без страха позволила вести себя, потому что была гостьей в море. Она доверилась тому, для кого вода была родной, — и не прогадала. Поцелуи, прикосновения, жадные и робкие, нежные и настойчивые… Алестар ласкал ее, как и обещал, исступленно и бережно, как величайшую драгоценность и живое чудо… Все случилось само собой: упругая толща песка под сплетающимися телами, горячие губы, не дающие думать и тем более не позволяющие испугаться. Джиад потянулась навстречу сама, разводя колени, раскрываясь и позволяя, ахнула и всхлипнула, почувствовав проникновение, и тут же снова застонала в истоме.

Это было как в первый раз. Настоящий, правильный первый раз, который они едва не упустили, собираясь разменять на фальшивую реальность эликсира. И это было — в последний раз, они оба помнили об этом. Упоение обреченности, нежность грусти, восхищение и отчаяние… Джиад принимала это все, как принимала плоть Алестара, и впервые чувствовала запечатление сейчас, когда оно обрывалось между ними. Тянуло сладкой тоскливой болью, рвалось по-живому, как плохо зажившая рана расходится по шву. И хотелось что-то исправить, изменить, но ведь они сами желали свободы! Молили о ней, забыв, как страшно иногда получить желаемое.

И когда все закончилось — тем, для чего Джиад не смогла бы подобрать названия, потому что обычные слова были слишком тусклыми и скудными, — море ласково убаюкало их, даровав милосердное забвение, хотя бы до утра позволив забыть о том, что могло бы связывать их всю жизнь, но теперь навсегда ушло в прошлое.

* * *

Алестар проснулся, ощущая всем телом тепло и мягкую тяжесть лежащего в его объятиях тела. Осторожно повернув голову, всмотрелся, ловя драгоценное мгновение. Спящая Джиад была такой расслабленной, беззащитной и умиротворенной… С лица исчезло обычное строгое выражение, разгладилась морщинка на переносице, по которой сдвигались брови, когда она хмурилась, уголки губ приподнялись… Наверное, она видела хороший сон. Его женщина… Только на одну ночь — и больше никогда.

Она смешно двинула губами, на которые упала прядь волос, и Алестар невесомым прикосновением убрал темную шелковистую прядку, чтоб не разбудить. Еще хоть минуту, две… Такая близкая, такая родная…

В полном недоумении он прислушался к себе. Ведь запечатление было разорвано, так? Да, где-то глубоко внутри, где он ощущал раньше связь с Джиад, зияла болезненная пустота. Он не мог бы сказать, больно сейчас жрице или хорошо, злится она или радуется. И, наверное, разлучившись с ней, он теперь не умрет. Но больше ничего не изменилось!

Алестар смотрел на смуглую кожу и темные ресницы, на очертания скул и губ, на непослушные волосы, смоляным облачком колышущиеся в воде вокруг ее лица… Это все равно была Джиад, теперь не привязанная к нему ничем — и потому еще более дорогая и желанная. Разве, перестав быть его избранной, она в чем-то изменилась? Гордая и честная, великодушная и справедливая, отважная и милая — разве ушло хоть одно из качеств, за которые он ее любил? Так почему же он должен был перестать любить ее?

Алестар улыбнулся, только сейчас осознав глубину ловушки, в которую сам себя загнал. Ночью все было как в сладком дурмане. Конечно, они отказались от большей части силы эликсира, ухитрившись сохранить память, но все-таки хитрое зелье жрецов смягчило остроту воспоминаний и изрядно затуманило разум. Еще неизвестно, что скажет Джиад, когда проснется, не будет ли для нее возвращение к обычной памяти слишком болезненным?

Но ему-то что делать? Связь разорвана, а любовь осталась. Потому что полюбил он потом, гораздо позже, узнав и поняв, какое чудо оказалось рядом с ним. И теперь было так больно…

Мгновения уходили, капали, сыпались песчинками в бездонную пропасть времени. Вот Джиад шевельнулась в его объятиях, вздохнула чуть глубже, заворочалась… Алестар замер, ловя в воде вкус и запах ее кожи и волос, впитывая каждое прикосновение.

— Чистой воды тебе, — сказал он тихо, когда молчать и дальше было попросту глупо. — Доброго утра и удачного дня. Полежи еще. Я сейчас велю принести завтрак.

— Доброго… — так же негромко отозвалась Джиад, не пытаясь освободиться из его рук, но как-то вдруг ставшая чужой, напряженной. — Да, завтрак — это хорошо. Но мне бы встать… кое-куда…

— Конечно, извини, — мучительно залился краской Алестар, выругав себя за глупость и разжимая объятия.

Потом, старательно отвернувшись, он только по колыханию воды догадывался, что она одевается, собирая вещи, расплывшиеся вокруг кровати. Вот натягивает тунику, вот связывает волосы, поднимая руки и собирая темное облачко в короткий пушистый хвост… Потом она уплыла в комнату чистоты, а Алестар, слетев с ложа, поспешно натянул повязку и дернул за рычаг вызова.

— Тинкалы, — велел он приплывшему мальчишке-слуге. — Горячей и сладкой. Скажи, пусть сварят по-суалански. И завтрак. Обязательно рыбы, молодых водорослей и курапаро. Самого свежего!

— Да, тир-на, — слегка удивленно глянул паренек, последний месяц каждое утро подававший завтрак и прекрасно знающий, что Алестар не пьет тинкалу по-суалански.

Ну, не пьет. А вот сегодня выпьет. Потому что Джиад любит именно такую, пряную и очень сладкую. А он мог бы заказать себе и привычной, но вдруг захотелось… хотя от горького кома в горле не спасет никакая тинкала…