Олег Попович - Прайд. Кольцо призрака

– О Господи, – с брезгливой скукой простонала Милочка и хихикнула, наклоняя голову к столу.

– Нет ключей, – беспомощно прошамкала старушонка и съежилась. Ноги ее в мальчишеских кедах повисли, не доставая до пола.

– Ложечки с собой ношу. – Старуха на миг расцвела зубастой пластмассовой улыбкой. Она вынула из сумки и показала две изжеванные, мятые ложки. Как ребенок, отвлеклась, поигрывая с ними, баюкая, укачивая. – А-а!.. С собой ношу. Старинное серебро. – И снова, окунув руки в сумку, принялась там мелко копошиться. – Нету ключей! – простонала старуха, белыми, дикими глазами глядя на Анну.

«И я потеряла ключи», – вдруг похолодев, ясно поняла Анна. Она перехватила свою сумку за ремешок, дернула молнию. Ее пальцы сразу тупо уперлись в кристалл.

Она походя, рассеянно удивилась, не ощутив привычного тепла. Да вот они! Слава богу! Она беззвучно потерла ключи друг о друга.

Анна смущенно оглянулась на Милочку, та безмятежно рылась в своей глубокой спортивной сумке.

– Клавка! О, проклятая! – Старушонка вдруг заторопилась к двери.

– У меня бабка точь-в-точь такая. Все теряет и еще под себя ходит. Ой, мамочке моей достается! – мелко вздохнула Милочка. – Хорошо, я разменялась. Успела. Вовчик мне так и сказал: или разменяешь, или ку-ку. Значит, до свидания. У него вся родня богатая, вся с золотыми зубами, а я, выходит, нищая…

– Следующий! – грубым голосом крикнула Милочка. – Там еще полкоридора, Анна Георгиевна. Все к Никольской.

Анна старательно задавала вопросы. Милочка выписывала летучие рецепты и тут же тонкой кисточкой драгоценно красила длинные ногти.

– Ничего, ацетоном пахнет? Если вам ничего, пусть нюхают. – Милочка, откинувшись, любовалась сахарной своей ручкой. – Там этот Семеночкин, гвоздь ржавый. Вы уж с ним не вступайте. Его вся поликлиника знает.

Семеночкин оказался человечком скромного роста, с криво моргающими глазами. Пряди волос были похожи на подвядшую свекольную ботву. Он пружинисто опустился на стул, несколько раз с удовольствием упруго подпрыгнул.

– Семеночкин Е.К.

Анна отвела глаза, чтоб не видеть это плоское с каплями пота и жира лицо.

– Так, слушаю вас.

– И послушайте! – празднично улыбнулся Семеночкин и тут же взлетел в воздух. – Была у вас моя жена. Да. А вы ей, извиняюсь, в исключительно нахальной форме отказались выдать для меня бюллетень.

– Я не обязана лечить заочно.

– А заочно, значит, можно хамить, – с восторгом подхватил Семеночкин, подпрыгивая на резиновых ягодицах. – Вас тут посадили больных лечить, а не мужей бросать и нервы трепать людям, которые поуважительней вас будут.

– Вон! – тихим, вдруг охрипшим, не своим голосом сказала Анна.

– А вот за это «вон» вы ответите! По полной форме! – взвизгнул осчастливленный Семеночкин. – И сестричка подтвердит.

– Ничего я не слышала, – ласково, с ленцой откликнулась Милочка.

– Сговорились! Ноготки, значит, красите в рабочее время. Так, так! – Но, взглянув на Анну, он вдруг осекся, словно подавился своей улыбкой. – Э-э, слышь? Это вы бросьте! – Загораживаясь, он вытянул руки, и Анна увидела его серые испуганные ладошки. – Убери глазища! Права не имеешь. Если что с моим организмом случится, я знаешь, куда напишу? Туда! – Страх провел белые полосы по его лицу. – Тьфу, тьфу, тьфу! – заплевался он, круто отлетая от стола. Он исчез было в коридоре, но вдруг просунул голову в щель, крепко прищемив ее дверью. – Мы все! Без претензий! – тонко пискнул он. – Наоборот! Всем довольны и сердечно благодарим.

Милочка растянулась на столе, привалилась к Анне, заглядывая ей в глаза.

– Ну, вы даете! Гипноз применили, да? Учились или это у вас от себя?

Анна обняла Милочку.

– Мне бы так уметь! Большие денежки огребать можно, – позавидовала Милочка. – И сразу – на кооператив.

Анна спустилась в раздевалку. Тянуло стылым холодом от кафельных стен. Мертвый лес вешалок. И гардеробщица тетя Надя, словно замороженная этим холодом, в ватнике поверх белого халата, как всегда, сидела на твердом стуле, подложив под себя сложенное детское одеяльце. Она вязала длинный серый чулок, похожий на волчью ногу.

– Пока, теть Надь, – сказала Анна. – Завтра я с трех.

Но тетя Надя только рассеянно кивнула. Опустив вязание на колени, она с блаженной улыбкой смотрела на Нонку и Левчука, стоявших рядом у зеркала. Свежее Нонкино лицо было туго налито здоровьем, слой жирка на подбородке тоже подсвечен розовым.

– Зарплату дают, – сливочным голосом пропела Нонка.

– Голубки, – завороженно любуясь ими, прошамкала тетя Надя. – Истинно голубки.

Левчук не сводил с Нонки липких покорных глаз. Еще не старый, но потрепанный амур с детской кривизной ног. Нонка нежилась под его взглядом. Дымилась розовая пыльца, и запах духов отдавал медом. Она влюбленно и тягуче улыбнулась своему отражению, и Анна увидела в улыбке яркий золотой зуб.

«Коронку нацепила, – догадалась Анна, – чтоб серый зуб прикрыть».

Левчук неприязненно поглядел на Анну, лицо его начальственно отвердело, он прищурился и медленно кивнул.

«Что Левчук может? – легко подумала Анна, наклоняясь застегнуть молнию на сапоге. – Ну, выговор влепит. Пусть. Андрей ждет меня. Он ждет меня, Андрюша…»

Анна вышла в ранние клочковатые сумерки, в негустой ступенчатый снег. Снег? Откуда снег? Ведь только что, будто вчера, она шла по улице, и мокрый оранжевый лист клена прилип к щеке. И пахло от него сладкой гнилью, вяжущей прелестью. Неужели зима? Снег с дождем…

…Господи, наконец-то дома! Анна с облегчением захлопнула дверь, обрубая ненужный кусок дня. Сейчас что-нибудь проглочу, потом ужин начну готовить. А что готовить? Не ест ничего Андрюша. Ходит вялый, сонный, раздражается, слова не скажи. А Лапоть охамел совсем, за локти хватает, потом на руках пятна. Зудят, чешутся.

Анна достала кристалл из сумки. Продавила кулаком в подушке вмятину, бережно уложила кристалл. Прямо беда. Зеленые лучи не летят, а тянутся, ползут по пальцам, вянут, гаснут. Показала кристалл Андрею, он только плечами пожал. А вот Лапоть… Тут Анна не сдержала невольную улыбку. Увидел кристалл, лицо пошло плесенью, перекосилось просто, даже ростом стал ниже. Уставился черным взглядом не мигая: «Это же, это же, это же…» А дальше ничего сказать не смог – онемел.

Анна сунула под холодную воду в кровь ободранный палец. Где-то гвоздь торчит или еще что-то острое, и она все время задевает за это злобное, хитро прячущееся. Каждый раз рваная царапина и кровит. А где этот гвоздь – не найти, будто в стену уходит. Конечно, это Лапоть, ясное дело. Потом придет, на этот гвоздь сумку повесит и захихикает. Все какие-то намеки с вывертом, вроде льстит мне, но я же вижу, издевается. Господи, все, все, не буду, не хочу об этом думать.