Дарья Кузнецова - Спасителей не выбирают (СИ)

Он-то как раз являлся выходцем из семьи простых ремесленников, всего в этой жизни добился сам, а Хаггара Вераса — обоих — и им подобных искренне ненавидел. Впрочем, будучи человеком умным и осторожным, ненавидел молча и не давал никому повода заподозрить себя в предвзятости. Подобные владетели из древних аристократических родов обладали слишком большой властью, чтобы можно было выступать против них открыто, и Ойшару приходилось сцеплять зубы и терпеть. Пока.

Всем, кто его знал, этот светлый маг напоминал плеть или змею. Походил он на это животное внешне — долговязый, худощавый, неожиданно ловкий и пластичный для такого сложения, с узким острым лицом и холодными серыми глазами. Да и характер отвечал той же характеристике: гибкий и прочный, Савас умел приспосабливаться к обстоятельствам, изворачиваться и очень хорошо умел ждать, при этом не изменяя себе и своим целям.

Гасар относился к числу немногочисленных приятелей этого недоверчивого и скрытного человека, и очень данному факту радовался: видеть Ойшара среди врагов он не хотел бы в неменьшей степени, чем Харисса.

— Не исключено, — склонил голову ректор. — Но это не даёт нам права сейчас идти против законов и совести. Наша обязанность — обучить этого юношу, равно как и остальных его сверстников. Наш долг — попытаться повлиять на его мировоззрение. Что касается первого пункта, я вижу только один выход: нужно по возможности изолировать его от остальных учеников, обеспечив при этом всестороннюю подготовку по необходимым предметам. Учитывая его интеллект и тягу к знаниям, мы легко можем составить для него индивидуальную программу обучения экстерном: и сам Верас займётся делом, и срок пребывания его в стенах Университета сократится. Возражений нет? Отлично. А вот по поводу второго пункта стоит серьёзно подумать. Ясно, что при полном отсутствии у мальчика жизненного опыта и личной точки зрения превозмочь авторитет отца не получится, тем более — нахрапом, грубо и прямо. Не дайте вам боги критически высказываться о Верасе-старшем! Насколько я понимаю, это только настроит его против вас, потому что отца он боготворит. Я верно говорю, Гасар?

— Верно. Но ты же вроде с ним не знаком?

— С младшим — нет, но очень хорошо знаю старшего, — пожав плечами, коротко пояснил Майяр Харисс. — Так вот, возвращаясь к этому ученику… Пока единственное, что приходит в голову: мы можем заронить в него сомнения. При всём его уме и силе, это всё-таки подросток, ведёт он себя как подросток и реагировать будет как подросток. Завтра выходной, так что какое-никакое время для принятия решения у нас есть. Гасар, Савас, останьтесь, составим индивидуальную программу. Сегодня начнём, завтра доделаем. Есть же у нас преподаватели, которые не страдают от его остроумия? Хоть кого-то это юное дарование уважает?

— Найдётся, — кивнул декан Теневого факультета. — В общем-то, все, кто так или иначе выдался родословной. Он даже к некоторым женщинам относится с уважением как к специалистам, чем отличается от отца в лучшую сторону.

— Тем лучше.

Гасар вновь кивнул, хотя вопросов ему больше не задавали, и уставился в окно, за которым сгущались сумерки. Время суток, несмотря на живучие суеверия, никак не влияло на магов той или иной специализации. Точнее, влияло, но точно так же, как на прочих людей: кто-то отличался повышенной энергичностью утром, кто-то просыпался лишь к вечеру. Магистр Ассай в пику наименованию своего дара предпочитал день и солнечный свет, а спать ложился рано. Вечер же всегда нагонял на него уныние, и сейчас теневой маг не мог понять, одолевает его привычная тоска по закатившемуся солнцу, портят настроение прозвучавшие намёки на грядущие неприятности или грызёт полноценное предчувствие. К сожалению — или к счастью? — Гасара, прорицание и провидение относились к дневной области дара, да и особенно чуткой интуицией мужчина не обладал.

Под намёками стоило, конечно, понимать слова Майяра о великом маге, который вырастет из Хаггара Вераса-младшего. Гасар не читал никаких специализированных исследований, но общие познания в мировой истории и народная молва утверждали: великие маги (не древние, а вполне документально засвидетельствованные) появляются на свет в час перемен. Правда, большой вопрос, что в этом тандеме первично. Можно ли в самом деле считать таких магов предвестниками злого рока, или дело всё же в личной неугомонности тех, кого потомки через десятилетия нарекали великими? Неизбежность предначертанных богами изменений привлекала в мир мятущиеся яркие души, переполненные силой, или могучая воля избранных смертных перекраивала умы, судьбы и мировые карты?

Парадокс, но окружающее Ничто, эта противоположная самому понятию существования субстанция казалась живой, разумной и сознательно враждебной. Ему мерещился пристальный недобрый взгляд, направленный со всех сторон сразу, который пронзал насквозь и видел всё: прошлое и будущее, замершую в жилах вязкую кровь и сдавленные рёберной клетью лёгкие, сущность и каждую мысль, мелькнувшую в мозгу за всю недолгую жизнь. А рассмотрев подробно и чем-то заинтересовавшись, глядящий выуживал это на поверхность, перетряхивал, что-то добавлял, а что-то — выбрасывал прочь.

Или не Ничто? Или безмолвным деятельным наблюдателем был кто-то, кто чувствовал себя уверенно, для кого эта нереальность являлась вполне определённым и однозначным «здесь», а не расплывчато-пугающим «где-то»?

Междумирье. Когда-то само это слово вызывало трепет, восхищало своим звучанием, в котором одном уже слышалась тайна, и не какая-то мелкая, бытовая, а тайна бытия, причём бытия не человеческого — божественного! Тайна рождения миров, ответы на все вопросы — абсолютное знание! Легендарная нереальность, в которую мечталось заглянуть хоть одним глазком, прикоснуться хоть кончиком пальца…

Сейчас Он мало интересовался сутью окружающего и происходящего. Просто двигался вперёд, оставляя Междумирью клочья себя как сувениры, как обрывки одежды и капли крови на иглах густого колючего кустарника. Упрямо и целенаправленно, не считаясь с потерями и не позволяя себе сомнений — как делал всегда — шёл. Он уже не искал ответов, потому что вопросы растаяли где-то на первом шаге или даже раньше, не жаждал силы и власти.

Он просто искал выход.

Кирмил, столица Рубера, Верхний район.

Музыка играла тихо, лишь создавая фон, разбавляя тишину и органично вплетаясь в доносящийся из открытого окна ненавязчивый шум улицы. Шелест ветра, шорох колёс экипажей по брусчатке, пение какой-то птицы, незаметной в густой листве дерева на противоположной стороне неширокой улицы — вот и все звуки.