Дж. Уорд - Поцелуй Крови

Здесь был шампунь. Она воспользовалась им, не глядя на этикетку. Та же песня с кондиционером. И мылом.

Когда она вышла из душа, то почти чувствовала себя прежней… но все изменилось, когда она посмотрела на свое отражение в зеркале над раковиной.

Наклоняясь вперед, Пэрадайз оценила черты лица, словно оно принадлежало кому-то другому… казалось, она похудела, и даже без макияжа ее большие глаза выделялись на лице, словно приеадлежали ребенку.

— Кто я? — прошептала она отражению.

Собор Святого Патрика в Колдвелле напоминал почтенную старую леди, вырастая из асфальта как доказательство Божьей благодати и способности людей склеивать камни между собой. Припарковав свой новый «Лексус» параллельно дороге, Бутч подумал, насколько это забавно, что среди всех человеческих черт, что пережили его превращение в вампира, вера оказалась самой прочной.

Сейчас католик из него лучше, чем в человеческие дни.

Низко натянув на лоб кепку «Рэд Сокс», он прошел через главный вход, который был больше его родного дома в Саути.

Собор был открыт круглые сутки, словно духовный аналог «Старбакса», готовый услужить потерянным и споткнувшимся душам.

Монсеньёр, мне, пожалуйста, большую чашку прощения, спасибо. И булочку, которая волшебным образом подскажет мне, что, черт возьми, творится с моей женой.

Охранник, сидевший в кресле, оторвался от «Спортс Иллюстрейтед» и кивнул ему. Он часто бывал здесь, поэтому парень знал его.

— Добрый вечер, — сказал охранник.

— Как жизнь, в порядке?

— Да. Как сам?

— В норме.

Всегда один и тот же разговор, обмен двусложными фразами стал частью ритуала.

Шагнув на красный ковер, Бутч сделал глубокий вдох и мгновенно расслабился, ощутив знакомый запах ладана, пчелиного воска, лимонного средства для мытья полов и свежих цветов. И толкая резные двери в величественный храм, ему не нравилось, что приходилось заходить с кепкой на голове, но инкогнито никто не отменял.

Мать бы удар хватил… если, конечно, ее деменция отступила бы в сторону на какое-то время.

Она лишилась рассудка, и от этого ему было легче покинуть человеческий мир… к тому же они с Мариссой периодически бывали у нее, дематериализуясь в ее комнате в доме престарелых в Массачусетсе. Они навещали ее, зная наверняка, что она не вспомнит об этом…

Затормозив, Бутч сделал глубокий вдох, его кровь забурлила, по коже расползлись мурашки. Резко обернувшись, он нахмурился, увидев одинокую фигуру на задних рядах.

— Марисса?

Хотя голос не дошел до нее, его супруга подняла голову, почувствовав его присутствие.

Бросившись по каменному полу, он устремился между боковыми проходами к ее ряду, пытаясь не сшибить стулья для молитв.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, уловив запах ее слез.

Ее глаза были влажными, когда он подошел к ней, и Марисса попыталась выдавить улыбку, но не смогла.

— Я в порядке, правда, я…

Он сел рядом с ней… точнее, рухнул… и взял ее холодные ручки. На ней все еще было ее пальто от «Барберри», ее волосы спутались на концах, словно она была на ветру.

Бутч покачал головой, его сердце билось через раз.

— Марисса, ты должна поговорить со мной. Ты пугаешь своего мужчину до усрачки.

— Прости.

Она больше ничего не сказала, но прислонилась к нему, опираясь на его тело… и это само служило достаточным объяснением: что бы ни произошло, его вины в этом нет.

Бутч закрыл глаза и обнял ее, поглаживая спину.

— Что стряслось?

Рассказ вышел обрывистым: молодая женщина… газон в «Убежище»… изувечена… Хэйверс оперировал… все равно умерла… без имени, никакой информации, без семьи.

Боже, ему было ненавистно, что его драгоценная шеллан имела дела с ужасами жизни. И, п.с. — в жопу ее брата.

— И сейчас я не знаю, что делать с ней. — Марисса, задрожав, выдохнула. — Я просто… кажется, что я сделала недостаточно, пока она была жива, а сейчас она ушла и… я знаю, она абсолютная незнакомка, но это неважно.

Бутч хранил молчание, позволяя своей супруге продолжить… и в ожидании он подумал… черт, ему знакомо это чувство безосновательной ответственности. Во времена его службы в убойном отделе ОПК, он чувствовал то же самое по отношению к каждой жертве. Удивительно, как незнакомцы порой становятся своеобразными родственниками.

— Это так несправедливо по отношению к ней. Все это. — Марисса повернулась к сумочке, достала клинекс и высморкалась. — И я не хотела ничего рассказывать тебе, потому что ты был очень занят…

— Неверно, — прервал он ее. — Нет ничего важнее тебя.

— Но…

Он повернул ее лицо к себе.

— Ничего на свете.

Когда Марисса снова заплакала, он смахнул слезы с ее щек.

— Как можно сомневаться в этом?

— Не знаю. Мысли путаются. — Она прижала платок к носу. — И я пришла сюда, потому что ты постоянно посещаешь это место.

Окей, его сердце растаяло от нежности.

— Помогло?

Она слегка улыбнулась.

— Ну, это свело нас вместе, разве нет?

Устроив Мариссу возле себя, он обнял ее и уставился на ряды скамеек, ведущих к величественному алтарю с золотым крестом и двадцатифутовой статуей Иисуса на распятии. Благодаря уличному освещению витражное стекло сияло в огромных рамах, протянувшихся ввысь до готических контрфорсных [35] Контрфорс (фр. contre force — «противодействующая сила») — вертикальная конструкция, представляющая собой либо выступающую часть стены, вертикальное ребро, либо отдельно стоящую опору, связанную со стеной аркбутаном. арок. И приделы, посвященные почитаемым святым, мерцали от множества молельных свечей, зажжённых полуночными посетителями, мраморные статуи Девы Марии, Иоанна Крестителя, архангелов Михаила и Гавриила дарили благодать всем страждущим.

Он не хотел, чтобы его супруга страдала, но также испытывал облегчение, что она обратилась к нему. Будучи связанным мужчиной, первым его инстинктом была защита своей шеллан, а ее отстраненность, пусть она и продлилась всего день, ощущалась подобно ампутации.

— Иянехотелаговоритьиззатвоейсестры.

— Что? — пробормотал он, целуя ее макушку.

— Твоя сестра…

Бутч напрягся, не смог сдержаться. С другой стороны. Любое упоминание о его прошлом напоминало удар батареей по голове.

— Все нормально, — сказал он.

Марисса выпрямилась.

— Я не хотела расстраивать тебя. В смысле, ты никогда не говоришь о… том, что случилось с ней.

Он посмотрел на руки своей женщины. Она сжимала их на коленках. Теребила платок, который сейчас превратился в шар.

— Не беспокойся обо мне. — Он перекинул ее волосы за спину, поглаживая гладкие пряди. — Это последнее, что должно тебя заботить.

— Я могу спросить кое-то?