Евгения Соловьева - Загробная жизнь дона Антонио

– Что такое благодарность человеческая перед ликом Божиим, сэр Морган? А сейчас ангелы смотрят с небес и радуются вашей несказанной доброте и милосердию. Вам зачтется, не сомневайтесь.

Морган против ожидания промолчал. Только что глаза потемнели. Не то от злости, не то… о, черт.

Похоже, не только благородным донам после боя хочется всякого разного. А Морган, говорят, уже года два не сходил на берег. По крайней мере, «Санта-Маргарита» и весь прочий испанский флот всячески о том заботились.

К тому же благородный граф де ла Вега – если верить придворным льстецам – самый красивый мужчина Испании. Да даже если верить не льстецам, а лишь зеркалу и доннам – все равно самый красивый мужчина Испании. Ну, разве что папа, герцог Альба, не хуже. Выдержанное вино, и все такое.

Грех даже думать о том, почему Морган смотрит на него с таким странным выражением!

Но…

Но этот его взгляд будоражит не хуже клинка у горла, и эта его улыбка, почти девичья…

Сон и наваждение!

Поймав взгляд Моргана, Тоньо слегка потянулся и усмехнулся. Не то что дразнил, но… а черт знает, зачем.

Глаза пирата потемнели еще. Он подошел ближе и, ничуть не смущаясь, стал Тоньо рассматривать. Потом зачерпнул мыла из кувшина, склонился и начал мыло по Тоньо растирать. Это было хорошо. Нет, не то слово – хорошо. Изумительно. Вот именно то самое, чего не хватало для полноты счастья вдобавок к горячей воде и сандаловому маслу. У пирата были на удивление маленькие и тонкие руки, совсем девичьи, и касался нежно – если забыть про мозоли от клинка, легко было поверить, что его моет донна Анхелес… Нет, сейчас было даже лучше и уж точно острее. Похоже, смерть – отличная приправа.

Откинув голову, Тоньо закрыл глаза и позволил Моргану исполнять обязанности горничной. В особенно удачные моменты даже постанывал и фырчал от удовольствия. А заодно – чтобы подразнить Моргана. Безрассудно? Опасно? Тем лучше! Все равно терять уже нечего, а в такие игры Тоньо никогда не играл. Честно говоря, и пробовать не хотелось, ему и без того хватало развлечений – да и святая инквизиция за такие развлечения грозила костром. Ну так почему бы сейчас, в короткий миг между жизнью и смертью, не откусить напоследок малую толику запретного плода? Совсем малую!

– Вы так явно наслаждаетесь, – протянул пират у самого уха. – Я даже завидую.

Тоньо тихонько засмеялся, сообразив, что ему только что сказали. Морган, проклятый Морган, завидует мертвецу!

«Ну так завидуй. И запоминай, черт тебя раздери! Это твой последний вечер. Я, дон Антонио Гарсия Альварес де Толедо-и-Бомонт, тебе обещаю!»

А Морган ткнулся носом ему в шею, сзади, и, почти прижимаясь губами к коже, тихо и хрипло сказал:

– Ты так пахнешь… Тоньо…

На миг показалось, что вместо Моргана позади него оказалась девица. Голос, запах, дыхание… Наваждение! И от этого наваждения бедра свело судорогой.

Проклятие! Как смеет пират казаться благородной девицей? И какого черта его собственное тело реагирует на мальчишку, как на девицу?!

Тоньо протянул руку назад, схватил Моргана за волосы, чуть обернулся и встретился с ним взглядом. Глаза у пирата были шальные, будто вот прямо сейчас – на абордаж.

– Ты об этом хотел побеседовать, сэр Морган?

– Нет. – Морган улыбнулся.

– Какая досада… – сказал Тоньо хрипло-мягко, как бархатной лапой со спрятанными когтями погладил.

Мальчишка опустил ресницы. Светлые, как и волосы, зато длинные и пушистые, на зависть доннам. И улыбнулся:

– Да, понимаю, после боя… Однако нас ждет ужин, Антонио… вы же позволите звать вас просто по имени?

– О, у меня есть шанс что-то вам не позволить, мой гостеприимный хозяин? – рассмеялся Тоньо.

– Ну я же не буду к чему-то принуждать моего благородного гостя, – ответил Морган ему в тон.

– В этом месте должны зазвучать сарабанда, виолы и гобой, – прикрыв глаза, сказал Тоньо. – А потом – сольная ария благородного пирата, на авансцене. Прим-тенор. Сэр Морган, у вас тенор?

– Очевидно, альт, дон Антонио.

– Альтино, – поправил Тоньо. – В самый раз для ужасно юного, но уже безумно благородного героя.

– Меня трудно назвать благородным героем. – Морган отступил на шаг.

– А мне достанется речитатив и ариозо Злодея, – не слушая возражений, продолжил Тоньо. – Бас, пурпурный плащ, зловещий грим…

– Выбирайтесь, Антонио. – Пират отступил еще на шаг. – Ужин остывает.

– О, ужин!

Тоньо резко вскочил, разбрызгав воду и облив Моргана. Тот от неожиданности плюхнулся на ковер и засмеялся. А Тоньо, приняв величественную позу, пропел – басом, как обещал, – на мотив популярной любовной арии: «Ужин, о прекрасный ужин, я так ждал тебя, приди же в мои объятия!»

Под смех публики он раскланялся во все стороны, поймал воображаемый букет, понюхал его, скривился и отбросил в Моргана. Вышагнул из бадьи, вытянул из кучи тряпок штаны, начал надевать.

Не вставая с ковра, Морган смотрел на него потемневшими почти до черноты глазами.

Потом шепнул:

– Антонио, ты…

– Если ты будешь так на меня смотреть, Морган, я тебя перепутаю с девицей, – оборвал его Тоньо совсем обыденным тоном и повернулся строго в профиль, чтобы пират уж никак не упустил выдающегося зрелища. Смесь ненависти, опасности, веселья и чистого незамутненного телесного удовольствия действовала безотказно.

– Попробуешь – убью, – хрипло прошептал Морган; он дышал тяжело и неровно, похоже, на него тоже действовало безотказно, только что-то свое. – Давай ужинать…

– Ой, напугал кролика терновым кустом, – усмехнулся Тоньо. И, поймав недоуменный взгляд пирата, пояснил: – Я и так уже мертв, Морган.

– О нет. Ты жив. Пойдем к столу. – Морган так и не сводил с него глаз.

– Морган, вставай. – Тоньо потянул его за руку, поднял с пола…

Случайно так вышло или нет, но Морган оказался совсем близко, почти кожа к коже… да черт с ним, с батистом, все равно – близко, жарко. Совсем не похоже на смерть. И сердце у Моргана стучало сумасшедшими кастаньетами.

Мальчишка.

Даже убивать жалко.

А до рассвета еще чертовски долго. Целая жизнь.

К черту. До рассвета можно ни о чем не думать. Слово чести – такая удобная штука!

Морган опомнился. Сказал почти ровно, не сбивая дыхания:

– Ну же, гость, идем к столу. Не оскорбляй моего кока.

Тоньо рассмеялся:

– Оскорбить кока? Никогда! Это мясо пахнет просто божественно!

Потом они ели и беседовали, как старинные друзья. О погоде, видах на урожай, особенностях английского и испанского такелажа и прочих ужасно важных и интересных вещах. Целых три перемены блюд, глядя друг другу в глаза. И Тоньо все яснее понимал, что не хочет умирать один. Впрочем, и умирать хотелось все меньше, даром что его жизнь закончилась вот уже три часа как.