Татьяна Богатырева - Загробная жизнь дона Антонио

Черт. Не то.

Потянув донью на себя, Тоньо усадил её сверху и задвигался в ней, сначала медленно и осторожно, потом все быстрее и быстрее; перед глазами плясали отблески огня, влажный ветер нёс запахи сандала, смолы и просоленного дерева, где-то наверху скрипел такелаж и хлопал плохо закреплённый край паруса…

Тоньо сжимал ее бедра, рвался навстречу и стонал, быть может даже вслух: купи мою душу, фата Моргана, дьявол тебя разрази!

А потом, не открывая глаз, ласкал хрупкую спину лежащей на нем женщины и пытался понять: почему хочется вот сейчас, немедленно, идти в порт, подняться на любую посудину и выйти в море, и там встретить рассвет, и искать на горизонте парус проклятого пирата Моргана.

Морган не купил душу. Он её украл.

Она. Фата Моргана, будь она проклята!

Женщина зашевелилась — совсем не так, как надо, и пахла она не так, и все было не так. Дьявол.

— Мне больно, Антонио, отпусти! — капризно протянула она. Донья… ах, да. Анхелес. Та, что снилась накануне гибели «Санта-Маргариты».

Похоже, что-то ещё осталось там же, на дне морском. То ли любовь к прекрасным дамам и дуэлям во славу их дивных глаз, то ли впитанное с молоком матери понимание собственной исключительности, важности для мироздания и, как следствие, бессмертия. Всего-то и надо было, оказывается, разок умереть, чтобы привычный удобный мир рухнул ко всем чертям.

Выплетя пальцы из спутанных волос доньи Анхелес, Тоньо наугад потянулся к столику и нащупал апельсин.

Красный, сицилийский. Ангел дивный узнала, что он любит, и позаботилась, чтобы ему было приятно не только в постели, но и после. Милый, нежный и беспомощный ангел. Она бы и часа не выжила на пиратском корабле, о ней нужно заботиться и её защищать, пусть бы и от её собственного супруга. Тоньо не был близко знаком с идальго Ортегой, но судя по несчастным глазам Анхелес — ей сильно не повезло с браком. Ну что ж, зато повезло с любовником. В конце-то концов все к лучшему. Отец не хотел, чтобы Тоньо на ней женился, но официальная фаворитка ещё ни одному Альбе не повредила. Ангел прелестна, юна — всего-то девятнадцать лет, прекрасно воспитана, вон даже о его любимых апельсинах позаботилась и интересуется его саблей. Глазки строит другим донам в меру, только чтобы Тоньо не заскучал, боже упаси. Она же знает, что граф де ла Вега обожает подраться.

Правда, не знает, почему.

А всё голос. Тихая, проникающая прямо в душу песня Марины. Смертельная красота.

Помнится, когда он плыл на ялике к Лиссабону, думал её продать. Да хоть подарить первому попавшемуся нищему, чтобы не напоминала о пиратском плене.

Не вышло.

…огонь маяка мелькнул среди гребней волн, когда Тоньо уже отчаялся добраться до берега. Сжимая зубы, чтобы не орать от боли в содранных ладонях, он грёб изо всех сил, не тратя уже времени на вычерпывание воды: волны и дождь спорили, кто утопит ялик быстрее, и вокруг лодки мелькали лоснящиеся спины каких-то хищных морских тварей.

Ветер усиливался, свинцовые волны грозили перевернуть жалкую лодочку, и плевать было морскому дьяволу, что в этой лодочке последний потомок древнего благородного рода, гордость и надежда всей Испании.

Или не плевать, или он нарочно дразнил близким берегом, то роняя в водяные ущелья, то слепя близкими разрядами молний.

Может быть, помогла молитва Пресвятой Деве, а может быть морской дьявол ещё не натешился, но огромная волна, идущая с океана, не захлестнула лодку, а подняла на гребень и вынесла на берег неподалёку от маяка. Правда, лодку швырнуло о камни, а самого Тоньо — головой о борт, но это было уже неважно. Пусть череп трещал едва не громче грозы, пусть глаза заливал то ли дождь, то ли морская вода, то ли вовсе кровь, под ногами был берег. Настоящий твердый берег, слава тебе, Пресвятая Дева, позволь только выбраться из ялика, прежде чем следующая волна утащит его обратно в море… а там — там Тоньо помогут, вот уже бегут к берегу три смутные в струях дождя фигуры…

То ли милосердная Дева Мария, то ли скучающий дьявол подсунули Тоньо под руку — когда уже выбирался из лодки на сушу — саблю. Не суть, кто. Суть — что без неё Тоньо тут же пришел бы бесславный конец.

Первый удар дубины обрушился на борт ялика. Должен был — на голову Тоньо, но мародеру помешал порыв ветра.

Этот же порыв буквально вышвырнул Тоньо на камни, помог перекатиться — дальше, дальше от бурлящего моря! Вскочив на ноги, он наугад махнул саблей…

Свист клинка прорезал гудящие дождевые струи, лезвие сверкнуло во вспышке молнии, и что-то упало.

Один из мародеров отшатнулся, кулем свалился ему под ноги. А сабля словно сама потащила Тоньо за собой — вперед, разогнать к дьяволу португальскую чернь, сбросить в волны на поживу кракенам!

Тоньо плохо помнил, что было дальше, только оглушительную песню Марины, — именно тогда он понял, что саблю зовут Мариной, Морской, — вспышки молний, хлесткие струи дождя, грохот моря за спиной и словно бы детские крики… что случилось с мародерами, он не помнил вовсе. Очнулся на пороге какой-то хижины, упал в открытую дверь, так и не выпустив сабли из рук, а потом наступило утро. Солнечное, прекрасное португальское утро пролезло горячими лучами сквозь щель в ставнях, плеснуло Тоньо в глаза.

— Наш гость проснулся, — где-то рядом послышался женский голос. Испуганный.

«С чего бы?» — подумал Тоньо, проснулся окончательно и понял, что все еще сжимает саблю, тихо — тихо поющую ему старинную колыбельную на странном, но понятном и правильном языке.

Добравшись до Лиссабона, Тоньо даже не вспомнил о своем желании избавиться и от чёток, и от сабли — о любом воспоминании о «Розе Кардиффа» и фате Моргане. Без сабли он чувствовал себя голым, а чётки…

Турецкому офицеру они приносили удачу, а Тоньо она нужна. Особенно если удачей считать встречу с проклятым пиратом Морганом.

— …почему ты носишь такую невзрачную шпагу, Антонио? — о чем-то спрашивал дивный ангел, так не похожий на нее, на фату Моргану.

Ах да. Точно. Она же не понимает, что красота оружия не в насечке, не в камнях на гарде и не в золотых ножнах. Для нее Марина — всего лишь кусок железа странной формы, не облагороженный завитушками и клеймом модного ювелира.

— Графу де ла Вега нет нужды выставлять богатство напоказ, — с должной долей спеси ответил Тоньо.

Анхелес просияла: объяснение оказалось близким, понятным и лестным. И удобным. Донья не упустила случая пожаловаться на скуку в этой глуши, такой далекой от королевского двора, и немножечко ему позавидовать. Ведь графу де ла Вега всегда рады во дворце, его отец — советник ее величества Изабеллы, и если бы все сложилось иначе, если бы Анхелес повезло родиться в семье с громким именем… ведь Антонио был бы с ней счастлив, правда же, Антонио? Она готова для него на все что угодно, даже сопровождать его на ежегодный праздник святой Исабель в Малаге. Что, приличия? Ей все равно. Она так любит Антонио, что готова попрать любые приличия, лишь бы быть с ним. Пусть не как супруга, пусть… как угодно!