Татьяна Богатырева - Время Лилий

Мы шли быстро, почти бежали: наперерез Тверской, к Большой Никитской. На бегу перекидывались рваными, ненужными фразами: «Как ты?» – «А ты?» – «Отлично», – просто чтоб услышать голос. На нас оборачивались, кто-то даже сфотографировал. Зрелище и впрямь было странное: породистый джентльмен в белой рубашке и при бабочке тащит за руку девицу в длинной юбке и мешковатом свитере, с живыми фиалками в растрепанной прическе, при этом оба смеются, словно подростки, а с афиш на все это строго смотрит его же лицо.

Около служебного подъезда вышагивал Николаич, продюсер Дана. Он ругался в телефон и шарил глазами по толпе. Едва заметив Дана, Николаич помчался навстречу, распихивая перекуривающих перед концертом оркестрантов.

– Где тебя носит! Черт бы тебя побрал! – заорал он шепотом, чтобы не привлекать внимания телевизионщиков: те уже брали интервью у профессора Шнеерсона, некогда учившего сегодняшнюю звезду. – Это еще кто?

– Черт. Уже побрал. – Я изобразила голливудскую улыбку лично для него. – По просьбам трудящихся.

– Черт… – Глаза Николаича на миг приобрели квадратную форму, но губы уже складывались в светскую улыбку. – Лилия… э… Моисеевна, счастлив встрече. Не узнал.

– Да-да, богатой буду, – усмехнулась я.

Николаича перекорежило, а от Дана пахнуло досадой, сожалением, виной – и в этом терпком коктейле мне почудилось что-то очень неправильное.

Дан разыгрывался, пил чай с мятой и улыбался в телекамеру, делясь впечатлениями от посещения родной Москвы впервые за шесть лет. Я от него не отходила, ждала подвоха. Продюсер раз пять пытался отвести меня в сторонку и «серьезно поговорить», но Дан зыркал на него волком и чуть не рычал. Я же мило улыбалась, обещала «потом-потом» и ждала: слушать Николаича не имело смысла.

– Николаич, провались наконец! – не выдержал Дан за пять минут до выхода.

– Вместе с этой лярвой, – намекнула я, указав на ассистентку.

– Да как… – взорвалась та, но Николаич оперативно утащил ее за дверь.

Единственный поцелуй был сладким и очень долгим.

– Потом, Дан, – шепнула я в пульсирующую жилку на смуглой шее, провела по ней языком и отстранилась.

Запах… чужой, опасный. Запах подвоха.

Дан прижал меня, расстегнул мою заколку, вытащил фиалки и растрепал то, что утром было прической.

– Долго ты еще будешь притворяться мышкой?

– А я не притворяюсь. – Я встряхнула русой гривой, позволяя ей рассыпаться по спине. – И есть мышка.

– Мышка я, мышка… – Дан потянул вверх мой свитер, оглядел вышитый черный корсаж и стекающую в ложбинку меж грудей цепочку. Усмехнулся и закончил: – Говорила кошка.

– Расколол. – Я сделала испуганные глаза и прикрыла руками платину.

– Не уходи, пожалуйста. Только не сегодня.

– Сегодня – нет, – пообещала я и потянулась к его губам…

Нас прервал порыв сквозняка из распахнувшейся двери и запах: чужой, опасный. Мертвый. Дан обнял меня, то ли защищая, то ли прячась.

– Дааан, нехороший! – послышалось капризное сопрано.

– Кажется, мы не вовремя, – хохотнул пустой, голодный баритон.

Дверь захлопнулась перед носом Николаича, и до меня донеслось его облегчение пополам с досадой. Двое незваных гостей по-хозяйски прошли на середину кабинета.

Мне не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто пришел. Дабл‑Ве. Виталий и Вероника. Широко известные в узких кругах личности. В отличие от меня, Дабл‑Ве историей не интересовались и определить, кого прижимает к себе Дан, не могли.

– Симпатичная фигурка, – по мне скользнул оценивающий плотоядный взгляд. – Поделишься?

– Конечно, поделится, дорогой, – протянула Вероника, – он просто соскучился…

Я слушала их, слушала Дана. Его страх, смешанный с виной и страстью, пьянил и заставлял сердце колотиться. И пришел давно позабытый азарт – я была почти благодарна Дабл‑Ве за то, что они не знают истории, плюют на закон и полностью отбили нюх дымом и духами.

– Лили? – шепнул Дан и погладил меня по волосам.

Только тут я поняла, что дрожу.

– Как трогательно. Прям котеночек, – пропела Вероника, протягивая ко мне руку, и тут же заорала: – А, черт!..

– Спасибо за комплимент. – Я обернулась и улыбнулась светло и наивно.

Высокий, холеный брюнет трудноопределимого возраста в костюме стоимостью с автомобиль замер за полшага до меня. Похожая на него, как вторая капля цикуты, девица в брильянтах, облизывающая покрасневшие пальцы, прищурилась на мое колье: серебро? Дабл‑Ве топтались в замешательстве: инстинкты подсказывали, что пора поджимать хвост и драпать, а жадность и здравый смысл – что в этой пигалице не может быть ничего опасного, кроме серебряных цацек.

– Кто это, Дан? – снова первой пошла в атаку Вероника.

– Моя жена, – без колебаний соврал Дан.

Я чуть не засмеялась. Конечно, приятно. Боже, как приятно! Особенно после того, что он наговорил мне шесть лет назад…

– Прошу простить, но мне через две минуты на сцену. Поговорим позже, – холодно распорядился Дан.

Дабл‑Ве синхронно кивнули и пропустили нас вперед. Так и спускались к сцене, двумя чинными парами.

– Даниил… – кинулся к нам Николаич, мявшийся у двустворчатых дверей. – Все в порядке?

Он рассматривал Дана, меня и Дабл‑Ве так, словно снимался в роли последнего выжившего в ужастике про страшный зомби-вирус. Смешно. Грустно. Из него получится, почти получился, отличный зомби…

– Даниил, вы готовы? – послышался за спиной голос Федосеева.

Дирижер сиял. Он уже чувствовал зал – волнение, предвкушение, готовность раствориться в музыке и отдать кусочек души в обмен на волшебство.

– Разумеется. – Дан поклонился. Он тоже светился, и никто не мог встать между ним и слушателями. – Прошу, маэстро.

Меня Дан потянул за собой:

– Будешь переворачивать ноты.

Я покачала головой. Прижалась на миг, вдохнула запах разгоряченного мужчины, потерлась бедрами, поцеловала в губы – пришлось подняться на цыпочки – и пообещала еще раз:

– Я буду здесь, в ложе.

Дабл‑Ве снисходительно усмехнулись. Их предвкушение звучало фальшивой темой в стоголосой фуге радостного ожидания зала, резало обоняние перегарной вонью. Я пошла за ними в директорскую ложу. Села на любимый крайний стул и сделала вид, что забыла про них, увлеченная речью конферансье.

– С каких это пор у Даниила появилась жена? – насмешливо спросил Виталий.

– С давних, – ровно ответила я, обернувшись. – Мы вместе пятнадцать лет.

Если до этого момента Дабл‑Ве еще размышляли, серебро или что-то иное обожгло Веронику, то сейчас расслабились. За пятнадцать лет они бы выжали Дана досуха… даже не за пятнадцать, им хватает и года. Свиньи. Только и умеют, что жрать, жрать и жрать.

– Как трогательно, – фальшиво улыбнулась Вероника. – Наверное, вам нелегко приходится.