Эрин Моргенштерн - Ночной цирк [Litres]

Ты садишься к столу, стоящему посреди комнаты. Стул оказывается на удивление удобным.

Лицо прорицательницы скрыто под плотной черной вуалью, но тебе удается разглядеть ее улыбку и блеснувшие при этом глаза.

У нее нет ни хрустального шара, ни колоды карт.

Только горстка поблескивающих серебряных звезд, которые она бросает россыпью на бархатную скатерть и читает, словно руны.

Она в мельчайших подробностях рассказывает то, чего никак не должна была знать.

То, что тебе хорошо известно. То, о чем ты только догадывался. То, о чем ты даже не мечтал.

В неровном свете тебе кажется, что звезды на столе приходят в движение. Их рисунок изменяется у тебя на глазах.

На прощание прорицательница напоминает тебе, что будущее нигде не записано. Оно в твоих руках.

Поппет Мюррей стоит на ступеньках парадного подъезда особняка Лефевров с кожаным портфелем в руке и большой сумкой у ног. Она долго жмет на кнопку звонка, и хотя слышит переливчатые трели из-за стены, время от времени прерывается, чтобы постучать в дверь кулаком. В конце концов ей открывают, и Чандреш собственной персоной появляется на пороге. Растрепанный, в выбившейся из-под ремня фиолетовой рубашке, в руке он сжимает скомканный лист бумаги.

– Когда мы виделись в последний раз, ты была гораздо меньше, – заявляет он, оглядывая Поппет с ног до головы, на которой красуется огненно-рыжая копна волос. – И вас, помнится, было двое.

– Брат сейчас во Франции, – сообщает Поппет, подняв сумку и проходя вслед за Чандрешем в дом.

Позолоченная слоноголовая статуя в прихожей явно нуждается в полировке. Повсюду царит беспорядок, но даже он не лишает этот дом, от пола до потолка заставленный антикварными безделушками, книгами и предметами искусства, присущего ему уюта. Дом почти не освещен по сравнению с тем вечером, когда они с Виджетом носились по коридорам, гоняясь за рыжими котятами в пестрой толпе гостей. Ей не верится, что с тех пор прошло всего несколько лет.

– Где ваша прислуга? – спрашивает она, поднимаясь вместе с ним по лестнице.

– Я почти всех распустил, – говорит Чандреш. – От них не было никакого толку, ничего не могли сделать как надо. Остались только повара. Ужинов я давно уже не устраиваю, но эти ребята хотя бы знают что делают.

Пройдя вслед за Чандрешем по украшенному колоннами коридору, Поппет оказывается в кабинете. Она здесь впервые, но ей почему-то кажется, что кабинет не всегда был погребен под чертежами, схемами и бутылками из-под бренди.

Чандреш подходит к окну и, бросив скомканный лист на стопку каких-то документов на стуле, начинает разглядывать развешенные на окне чертежи, напряженно о чем-то думая.

Поппет расчищает на столе место, чтобы поставить портфель, перекладывает книги, оленьи рога и резных нефритовых черепашек. Сумку она оставляет на полу неподалеку.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Чандреш, обернувшись к Поппет и глядя на нее так, словно только сейчас обнаружил ее присутствие.

Щелкнув замками, Поппет открывает портфель и достает из него толстую пачку документов.

– Вы должны оказать мне одну услугу, Чандреш, – говорит она.

– Какого рода?

– Я хочу, чтобы вы отказались от права собственности на цирк.

Поппет с трудом находит на столе перьевую ручку и пишет на какой-то ненужной бумажке свое имя, проверяя наличие чернил.

– Начнем с того, что цирк никогда мне не принадлежал, – бормочет Чандреш.

– Еще как принадлежал, – возражает Поппет, пририсовывая к букве «П» завитки и виньетки. – Именно вы были его идейным вдохновителем. Но я знаю, что теперь вам не до него, и мне подумалось, что будет лучше, если у цирка появится новый владелец.

Чандреш раздумывает несколько мгновений, но потом, кивнув, подходит к столу, чтобы пробежать глазами договор.

– Здесь упоминаются Итан и Лейни, но я не вижу имени тетушки Падва, – замечает он, листая страницы.

– Я поговорила с каждым, – говорит Поппет. – Мадам Падва решила больше не принимать участия в делах цирка, однако она убеждена, что с ее обязанностями вполне может справиться мисс Берджес.

– А кто такой мистер Кларк? – интересуется Чандреш.

– Один мой очень близкий друг, – отвечает Поппет, покрывшись легким румянцем. – И он позаботится о цирке, как никто другой.

Когда Чандреш заканчивает читать договор, она протягивает ему ручку.

Он нетвердой рукой выводит на листе собственное имя и роняет ручку на стол.

– Не могу выразить, как я вам благодарна, – перед тем, как убрать договор в портфель, Поппет дует на чернила, чтобы они поскорее высохли.

Ленивым жестом отмахнувшись от ее слов, Чандреш возвращается к окну и вновь устремляет взгляд на многочисленные чертежи, развешенные на нем.

– Что это за чертежи? – любопытствует Поппет, закрывая портфель.

– Мне досталась от Итана целая кипа этих… планов, а я ума не приложу, что с ними делать, – говорит Чандреш, указывая на горы бумаг, в которых утопает его кабинет.

Сняв пальто, Поппет бросает его на спинку стула, чтобы было удобнее рассмотреть чертежи и наброски, свисающие с полок, закрепленные на зеркалах и окнах, пришпиленные к картинам на стенах. На одних изображены целые комнаты, на других части фасада, анфилад и залов. Дойдя до разноцветной пробковой мишени с торчащим из нее серебряным кинжалом, она останавливается. На лезвии видны капли запекшейся крови. Когда Поппет продолжает путь, кинжал исчезает, но Чандреш этого не замечает.

– Это планы реконструкции дома, – говорит она, бродя по комнате, – просто они ужасно перепутаны.

– Это будущий музей, – объясняет она, мысленно сопоставив часть набросков с домом, являвшимся к ней в видениях. Все бумаги перепутались, однако сомнений у нее нет. Она снимает несколько чертежей и меняет их местами, чтобы расположить в правильной последовательности – этаж за этажом.

– Речь о новом доме, не об этом, – поясняет она, заметив недоверие во взгляде Чандреша. Сняв очередную порцию набросков дверей – разные варианты одного входа, она раскладывает их вереницей на полу так, чтобы каждый вел в свою комнату.

Чандреш наблюдает, как она меняет местами планы помещений, и на его лице появляется улыбка, когда он начинает понимать, что к чему. Подключившись к ее занятию, он сам вносит несколько изменений, пририсовывая вокруг древнего египетского храма, изображенного на голубой прусской чертежной бумаге, колонны с круговыми книжными полками. Они вдвоем сидят на полу, подбирая сочетания комнат, коридоров и лестниц.

Чандреш хочет было позвать Марко, но обрывает себя на полуслове.

– Все время забываю, что его нет, – жалуется он Поппет. – Однажды он ушел и больше не вернулся. Даже записки не оставил. Для человека, который непрестанно что-то писал, это несколько неожиданно.