Эрин Моргенштерн - Ночной цирк [Litres]

Они в молчании стоят на пустой улице, разделенные холодом ночи.

– Всего доброго, мисс Мартин, – говорит Марко, начиная подниматься по ступеням.

– Когда гадаешь, сложнее всего правильно истолковать сроки, – говорит Изобель, и Марко, остановившись, оборачивается. – Возможно, это из-за того, что время может многое изменить до неузнаваемости. Я столько раз гадала людям по всяким поводам, и неизменно самым трудным для понимания оставалось именно время. И даже зная об этом, я все равно попала в ловушку. Я слишком долго цеплялась за надежду, которой не суждено было сбыться. Мне казалось, что просто срок еще не пришел, но я ошибалась.

– Я не предполагал, что все так затянется… – начинает было Марко, но Изобель его перебивает.

– Время господствует над всем, – продолжает она. – Мой поезд опоздал в тот день. В тот самый день, когда ты уронил тетрадь. Приди он вовремя, мы никогда бы не встретились. Возможно, мы и не должны были встретиться. Это была просто случайность, одна из тысячи других возможных случайностей. Но не судьба.

– Прости, Изобель, – говорит Марко. – Прости, что во все это тебя втянул. Прости, что сразу не рассказал о своих чувствах к Селии. Я не знаю, чего еще ты от меня ждешь.

Изобель кивает и плотнее закутывается в шаль.

– Около недели тому назад я гадала одному человеку, – говорит она. – Он был молод, куда моложе, чем была я, когда встретила тебя. Высокий и нескладный, словно сам еще не привык к тому, что так вырос. Он был таким искренним и милым. Даже спросил, как меня зовут. И в его картах было все. Абсолютно все. Гадать ему было все равно что гадать самому цирку, и прежде это случалось только однажды – когда я гадала Селии.

– Зачем ты рассказываешь мне об этом? – недоумевает Марко.

– Потому что, мне кажется, он мог спасти вас. В тот момент я не знала, как это истолковать, я до сих пор не знаю. Но в его картах все было так неразрывно связано с цирком, что этого невозможно было не заметить. Тогда я еще думала, что все может кончиться иначе. Я ошибалась. Похоже, я вообще часто ошибаюсь. Не исключено, что пришла пора подыскать себе другое занятие.

Свет фонаря падает на внезапно побледневшее лицо Марко.

– Что ты пытаешься этим сказать? – спрашивает он.

– Я пытаюсь сказать, что у тебя был шанс, – говорит Изобель. – Шанс остаться с ней. Шанс на то, что все разрешится как нельзя лучше. Тогда мне захотелось, чтобы так и было, несмотря ни на что. Я по-прежнему желаю тебе счастья. И в его картах я увидела, что это было возможно, – грустно улыбнувшись, Изобель опускает руку в карман. – Но время против вас.

– Она вынимает руку из кармана и разжимает пальцы. На ее ладони лежит горка поблескивающего черного песка, мелкого, словно пепел.

– Что это? – спрашивает Марко, когда она подносит ладонь к губам.

Ничего не говоря, Изобель сдувает песок с ладони, и он окутывает Марко черным жалящим облаком.

Когда пыль оседает, перед ней никого нет, и только портфель Марко стоит на тротуаре у ее ног. Уходя, Изобель забирает его с собой.

Хотя вокруг все иначе, сам цирк выглядит так же, как и всегда, думает Бейли, оказавшись наконец возле ограды. После стремительной пробежки через лес у него сбилось дыхание и колет в боку.

Но изменился не только пейзаж. Пытаясь отдышаться, Бейли ненадолго останавливается возле ворот, на которых поверх обычной вывески, указывающей часы работы цирка, висит табличка: «Закрыто из-за неблагоприятных погодных условий».

Дело в запахе, внезапно понимает Бейли. Вместо привычного аромата карамели с ласковой ноткой дыма потрескивающих в очаге поленьев до него доносится тяжелый запах гари и сырости, с тошнотворно сладким привкусом.

Его начинает подташнивать.

Из-за витой железной ограды не слышно ни звука. Шатры замерли в безмолвии, которое нарушает только тиканье часов за воротами, медленно отсчитывающих секунды.

Бейли сразу обнаруживает, что просочиться сквозь решетку так же легко, как в десять лет, ему не удастся. Он тщетно пытается протиснуться, но прутья расположены слишком близко. Вопреки странной уверенности, что здесь его будет ждать Поппет, вокруг не видать ни души.

Ограда слишком высока, чтобы через нее можно было перелезть. Бейли уже приходит в голову мысль, что ему придется просто сидеть возле ворот до заката, когда он замечает, что одна из веток близстоящего дерева лишь немного не дотягивается до ограды, нависая над закрученными спиралью остриями прутьев.

Оттуда вполне можно спрыгнуть внутрь. Если правильно рассчитать угол, он должен приземлиться в проход между шатрами. В противном случае он, скорее всего, сломает ногу, но это кажется ему несущественным, коль скоро на карту поставлена возможность проникнуть в цирк.

Он без труда взбирается на ветвистое дерево и доходит по толстой ветке почти до самого забора. Дальше дела идут не так хорошо: на самом конце ему становится трудно удерживать равновесие. Изящно спрыгнуть не удается, и он неуклюже валится на дорожку, откатываясь к подножию шатра и взметая облако белой пыли.

Ноги гудят после падения, но, кажется, переломов нет. Зато плечо разодрано, а ладони саднят от царапин с налипшей на них грязью и белым песком. С рук песок отряхивается без труда, а вот пальто и новые костюмные брюки запачканы им, словно краской. Но вот, несмотря ни на что, он снова стоит в одиночестве внутри цирка.

– Правда или расплата, – бормочет он себе под нос.

У его ног кружатся сухие опавшие листья, принесенные ветром из-за ограды. Потускневшие краски осени, нарушающие строгое чередование черного и белого.

Бейли не знает, в какую сторону податься. Он бродит среди шатров, ожидая, что в любой момент из-за угла появится Поппет, но его взгляд встречает лишь бесконечные полосы и пустоту. В конце концов он направляется к факелу на главной площади.

Когда он выходит на площадь, его куда больше удивляет вид потухшего факела, чем тот факт, что его все-таки кто-то ждет.

Возле опустевшей железной чаши стоит одинокая женская фигура, но она гораздо ниже Поппет и волосы у нее слишком темные. Когда женщина оборачивается, Бейли замечает длинный серебряный мундштук, зажатый в ее губах. Вокруг головы струйками вьется сигаретный дым.

Ему лишь однажды доводилось видеть девушку-змею – завязанную немыслимыми узлами на небольшом постаменте, но он почти сразу ее узнает.

– Ты же Бейли, верно? – спрашивает она.

– Да, – кивает Бейли, гадая, есть ли в цирке хоть кто-то, кому его имя неизвестно.

– Ты опоздал, – с упреком замечает девушка-змея.

– В каком смысле опоздал? – недоумевает он.

– Сомневаюсь, что она долго продержится.