Тахера Мафи - Разрушь меня

— А Уорнер не будет подозревать, что ты можешь быть здесь?

— Может быть. — Он провожает взглядом уходящий солнечный свет. Наши тени длинны и неподвижны. — Или подумает, что я мог быть подстрелен. В любом случае, это выиграет нам некоторое время.

Он берет мою руку и улыбается мне, прежде чем одна мысль врывается в мое сознание.

— А что насчет меня ? — спрашиваю я. — Может эта радиация убить меня? — Я надеюсь, что мой голос не звучит настолько же нервозно, насколько я себя чувствую. Никогда в своей жизни я настолько не хотела остаться в живых. Я не хочу все потерять так скоро.

— О нет! — Он качает головой. — Прости, забыл тебе сказать. Одна из причин, по которой Уорнер отправил меня собирать образцы грунта, потому что у тебя тоже есть иммунитет к ней. Он изучал тебя. Сказал, что нашел информацию в твоих медицинских записях. Что на тебе проводили испытания…

— Но никто никогда…

— …вероятно, без твоего ведома, и, несмотря на то, что результат при проверке на радиацию был положительный, ты была полностью здорова, биологически. С тобой, в сущности, все было в порядке.

В сущности, все было в порядке.

Комментарий настолько далек от правды, что я начинаю смеяться. Я пытаюсь умерить свой скептицизм.

— Со мной все в порядке? Ты шутишь, да?

Адам смотрит на меня так долго, что я начинаю краснеть. Он приподнимает мой подбородок, чтобы я встретилась с ним взглядом. Голубые, голубые, голубые глаза глядят на меня в ответ. Его голос глубок и ровен:

— Не думаю, что когда-либо слышал, как ты смеешься.

Он настолько мучительно прав, что я не знаю, как ответить, кроме как правдой. Мои губы из улыбки распрямляются в жесткую линию.

— Смех рождается в жизни. — Я пожимаю плечами, пытаясь звучать равнодушно. — А я никогда до этого в действительности не жила.

Его глаза даже не дрогнули, так и продолжая фокусироваться на мне. Он удерживает меня на месте силой одного мощного толчка откуда-то из недр свой души. Я почти ощущаю его сердце, бьющееся в миллиметре от меня. Я почти ощущаю его губы, дышащие в миллиметре от моих легких. Я почти ощущаю его на своем языке.

Он делает судорожный вдох и прижимает меня ближе к себе. Целует в лоб и шепчет:

— Пойдем домой.

Дом.

Дом .

Что это значит?

Я раскрываю рот, чтобы задать вопрос, и его таинственная улыбка — единственное, что я получаю в ответ. Я смущена и взволнована, встревожена и заинтригована. В животе стучат барабаны в такт сердцебиению. Я практически начинаю гудеть от накала нервов.

Каждый шаг — это шаг дальше от лечебницы, от Уорнера, от моего бессмысленного существования, которое я только и знала. Каждый шаг — это шаг, который я делаю, потому что сама хочу этого. Впервые в жизни я иду вперед, потому что хочу , потому что я чувствую надежду, и любовь, и радость, и красоту, потому что я хочу знать, каково это — жить. Я могу вскочить, поймать ветер и остаться в нем навсегда.

Я чувствую, что создана, чтобы летать на крыльях.

Адам ведет меня в заброшенный сарай на окраине дикого поля, заросшего буйной сорной травой и сумасшедшими, в виде щупалец, кустарниками, грубыми и отвратительными, и, скорее всего, несъедобными и ядовитыми. Интересно, тут ли, по желанию Адама, мы должны остаться. Я делаю шаг в темное пространство и фокусирую взгляд. Мои глаза выхватывают силуэт.

Внутри стоит машина.

Я моргаю.

Не просто машина. Танк.

Адам почти не в силах контролировать свое рвение. Он смотрит на мое лицо, пытаясь разглядеть реакцию, и, кажется, доволен моим изумлением. Он начинает говорить:

— Я убедил Уорнера, что умудрился сломать танк, на котором прибыл сюда. Они работают от электричества, так что я просто сказал ему, что основной заряд сгорел от контакта с химическими элементами здешнего воздуха. И все полетело от чего-то в атмосфере. Он сказал, что мы должны оставить танк там, где он есть. — Он чуть улыбается. — Уорнер посылал меня сюда против воли своего отца и не хотел, чтобы кто-нибудь узнал, что он сломал танк за пятьсот тысяч долларов. Официальный отчет говорит, что он был захвачен повстанцами.

— А ты не боялся, что кто-то придет и увидит здесь танк?

Адам открывает пассажирскую дверь.

— Гражданские лица далеко от этого места, а другие солдаты здесь не бывают. Никто не хочет рисковать радиационным облучением. — Он наклоняет голову. — Это одна из причин, почему Уорнер доверил мне тебя. Ему нравилась мысль, что я готов был умереть за свой долг.

— Он никогда не думал, что ты выйдешь за рамки, — осознавая, произнесла я.

Адам качает головой.

— Нет. И после того, что случилось с отслеживающей сывороткой, у него не было причин сомневаться, что здесь могут происходить сумасшедшие вещи. Я отключил все электрические приборы танка, если он вдруг захочет его проверить. — Он кивает на чудовищное транспортное средство. — Я чувствовал, что однажды он мне пригодится. Всегда хорошо быть подготовленным.

Подготовленным . Он всегда был готов. К побегу. К спасению.

Интересно почему.

— Иди сюда, — говорит он, и голос его заметно смягчается. Он тянется ко мне в тусклом свете, и я притворяюсь, что это счастливое совпадение, когда его ладони касаются моих голых бедер. Я делаю вид, что не чувствую ничего невероятного, пока он борется с подолом моего платья, помогая мне забираться в танк. Я притворяюсь, что не могу видеть, как он смотрит на меня, словно на последний закат солнца.

— Мне нужно позаботиться о твоих ногах, — говорит он шепотом возле моей кожи, посылая электрические заряды в мою кровь. На мгновение я даже не понимаю, что он имеет в виду. Меня это даже не волнует. Мои мысли настолько непрактичны, что я удивляюсь сама себе.

У меня никогда не было возможности свободно касаться кого-либо. Конечно, никто не хотел , чтобы мои руки дотрагивались до них. Адам является совершенно новым опытом.

Прикасаться к нему — это все, о чем я хочу думать.

— Порезы не такие уж и страшные, — продолжает он, кончиками пальцев касаясь моих икр. Я жадно втягиваю воздух. — Но мы должны очистить их, на всякий случай. Иногда безопаснее порезаться о нож мясника, чем быть поцарапанным маленьким кусочком металла. Ты же не хочешь чем-нибудь заразиться.

Он смотрит вверх. Его рука теперь на моем колене.

Я киваю, не знаю почему. Интересно, внешне я дрожу так же сильно, как и внутренне? Я надеюсь, здесь достаточно темно, чтобы ему не было видно, насколько покраснело мое лицо, насколько это неловко, что он даже не может дотронуться до моего колена, не сводя меня с ума.

Мне нужно что-то сказать:

— Нам, вероятно, уже следует выдвигаться, не так ли?

— Да. — Он делает глубокий вдох и, кажется, возвращается в прежнее состояние. — Да.