Тахера Мафи - Разрушь меня

У меня нет слов. Только огромная куча букв, которые я никак не могу сложить вместе, и я так отчаянно хочу вымолвить хоть что-нибудь, что в итоге не говорю ничего, и мое сердце готово вырываться из груди.

— Джульетта?..

— Ты нашел меня. — Три слога. Один шепот изумления.

— Ты… расстроена?

Я поднимаю взгляд и впервые понимаю, что он нервничает. Обеспокоен. Не уверен, как я отреагирую на его откровение. Я не знаю, то ли рассмеяться, то ли расплакаться, то ли расцеловать каждый сантиметр его тела. Я хочу заснуть под звук его сердцебиения. Я хочу знать, что он жив и в порядке, вдыхает и выдыхает, что он силен, в здравом уме и теле, навсегда.

— Ты единственный, кто когда-либо беспокоился обо мне. — Мои глаза заполняются слезами, и я смаргиваю их, чувствуя, как сжимает горло и как все-все-все начинает болеть.

События прошедшего дня наваливаются на меня, и мои кости почти трещат под их весом. Я хочу закричать от счастья, или от муки, или от радости, или от отсутствия справедливости. Я хочу прикоснуться к сердцу единственного человека, которому было не наплевать.

— Я люблю тебя, — шепчу я. — Так сильно, как ты себе и представить не можешь.

Его глаза — полночное мгновение, наполненное воспоминаниями, единственное окно в мой мир. Его челюсть крепко сжата. Его рот крепко сжат. Он смотрит на меня и пытается прочистить горло, и я знаю, что ему нужен момент, чтобы собраться с мыслями. Я говорю ему, что ему следует уложить Джеймса в кровать. Он кивает. Прижимает брата к груди. Встает на ноги и уносит Джеймса в кладовку, которая стала его спальней.

Я смотрю, как он уходит с единственным родным человеком, который у него остался, и понимаю, почему Адам пошел в армию.

Понимаю, почему он терпел все выходки Уорнера. Понимаю, почему он противился ужасающей реальности войны, почему так отчаянно пытался сбежать, был готов сбежать так скоро, как только возможно. Почему он так полон решимости дать отпор.

Он борется не просто за свою жизнь, а за нечто гораздо большее.

— Как насчет того, чтобы я взглянул на твои порезы?

Адам стоит напротив двери, ведущей в комнату Джеймса, засунув руки в карманы. Он одет в темно-красную футболку, облегающую его торс. Его руки с красиво выступающими рельефами мышц профессионально покрыты татуировками, и я теперь знаю, как их понимать. Он застает меня за разглядыванием.

— У меня не было выбора, — говорит он, изучая непрерывные черные ленты, наколотые на его предплечьях. — Нам нужно было выживать. А это была единственная работа, которую я мог получить.

Я пересекаю комнату, подхожу к нему, дотрагиваюсь до рисунков на его коже. Киваю.

— Я понимаю.

Он почти смеется, почти улыбается. Едва качает головой.

— Что? — Я отдергиваю руку.

— Ничего. — Он усмехается. Обхватывает руками мою талию.

— Просто до меня наконец начинает доходить. Мы на самом деле здесь. В моем доме.

Жар бежит вверх по моей шее, и я падаю с лестницы, держа в руке кисть, которую окунала в красную краску. Комплименты — это не то, к чему я могу приспособиться. Я закусываю губу.

— Откуда у тебя эта татуировка?

— Эти? — Он вновь смотрит на свои руки.

— Нет. — Я тянусь к краю его футболки, поднимаю её наверх, но настолько безуспешно, что он почти падает, теряя равновесие. Он отступает назад, прислоняется к стене. Я задираю ткань до самого воротника. Борюсь с румянцем. Прикасаюсь к его груди. Прикасаюсь к его птице. — Откуда у тебя эта ?

— О. — Он смотрит на меня, но я неожиданно отвлечена красотой его тела, и брюки карго сидят немного слишком низко на его бедрах. Я осознаю, что он, должно быть, снял ремень. Я заставляю себя поднять глаза. Позволяю своим пальцам пробежаться по рельефу его живота. Он делает резкий вдох. — Я не знаю, — говорит он. — Просто… эта белая птица мне все время снилась. Птицы ведь раньше летали, ты знаешь?

— Она тебе раньше снилась?

— Да. Все время. — Он слегка улыбается, выдыхает, вспоминает. — Это было приятно. Она приносила такое чувство… надежды. Я хотел зацепиться за это ощущение, потому что не был уверен, что оно долго продлится. Поэтому я сделал его постоянным.

Я накрываю татуировку своей ладонью.

— Эта птица и мне все время раньше снилась.

— Эта птица? — Его брови могли бы достать до неба.

Я киваю.

— Именно эта. — Нечто похожее на осознание встает на свое место. — До того дня, когда ты появился в моей камере. С тех пор она ни разу мне не снилась. — Я украдкой гляжу на него.

— Ты шутишь. — Но он знает, что это не так.

Я отпускаю его футболку и прислоняюсь лбом к его груди. Вдыхаю его запах. Он не тратит времени зря, притягивая меня ближе. Кладет подбородок на мою макушку, прижимает руки к моей спине.

И мы стоим так до тех пор, пока я не становлюсь слишком старой, чтобы помнить мир без его теплоты.

Адам очищает мои порезы в ванной, расположенной немного в стороне от главного помещения. Это миниатюрная комната с туалетом, раковиной, небольшим зеркалом и крохотным душем. Мне все это нравится. К тому времени, как я выхожу из ванной, наконец чистая и переодевшаяся ко сну, Адам ждет меня в темноте. На полу лежат одеяла и подушки, и это выглядит очень похоже на рай. Я так вымотана, что могу проспать несколько веков.

Я залезаю под одеяло, и он прижимает меня к себе. Температура здесь значительно ниже, и Адам является идеальной печкой. Я зарываюсь лицом в его грудь, и он сжимает меня сильнее в своих объятиях. Я провожу пальцем по его обнаженной спине, чувствуя, как напрягаются мышцы под моим прикосновением. Я опускаю руку на пояс его штанов. Продеваю палец в шлевку.

Пробую вкус слов на языке:

— Знаешь, а я ведь серьезно имела в виду то, что говорила.

Его дыхание немного замедляется. Его сердцебиение немного ускоряется.

— Что ты имела в виду?.. — Хотя он прекрасно знает, о чем я говорю.

Совершенно неожиданно я чувствую себя такой застенчивой. Такой безрассудной, такой чрезмерно дерзкой. Я ничего не знаю о том, на что отважилась. Все, что я знаю, — это то, что я не хочу ничьих рук на своем теле, кроме его. Навсегда.

Адам отстраняется, и я почти могу видеть контур его лица, его глаза всегда горят в темноте.

Я не отрываю глаз от его губ, пока говорю:

— Я никогда не просила тебя останавливаться.

Мои пальцы замирают на пуговице, которая удерживает его штаны на месте.

— Ни разу.

Он ошарашено смотрит на меня, его грудь вздымается и опадает несколько раз в секунду.

Он, кажется, почти онемел от неверия.

Я наклоняюсь к его уху.

— Прикоснись ко мне.

И я почти уничтожаю его.

Мое лицо в его руках, мои губы на его губах, и он целует меня, и я кислород, а он почти задыхается от нехватки воздуха. Его тело почти полностью на мне, одна рука в моих волосах, другая спускается по контуру моего тела, останавливается под коленом, прижимает меня ближе, выше, сильнее. Он перемещает поцелуи на мою шею, и я в экстазе, в моем теле бьется электричество, и оно зажигает меня. Я на пороге взрыва от чистого наслаждения моментом. Я хочу погрузиться в его сущность, ощутить его всеми пятью органами чувств, утонуть в волнах изумления, обволакивающих мое существование.