Юлия Шолох - Дикий вьюнок

— Что случилось? — повторила я.

Пан Гектор решительно вздохнул.

— Панна… Мариза. Я пришел с просьбой.

Он с сомнением окинул меня взглядом.

— Говорите!

Поморщился. Как же неприятно, наверное, просить у того, о ком такого невысокого мнения. Но он справился.

— Вчера утром пропал Янош. Я обнаружил только днем. Ушел ночью почти без вещей. У него с собой только небольшая сумма денег, совсем мало, все сбережения от потратил, когда пытался отыскать о вас какую-то информацию и еще потом, когда пытался найти найденному опровержение. Не знаю, как вы к нему относились, но Ула… — он так разволновался, что сам не заметил, как сбился на прежнее имя. — Если он хоть что-то для вас значил. Я вас умоляю… Если у вас есть хоть малейшее предположение, куда он мог пойти, если он хоть слово упоминал о своих планах или какие-нибудь названия населенных пунктов, имена. Скажите мне.

Оказалось, я снова сижу на кровати, тяжело опираясь на нее руками. И снова эта дикая головная боль.

— Я ничего не знаю. А… как он пропал. Почему?

Пан Гектор тяжело смотрел на меня. Не обвиняющее, а просто очень устало.

— Он оставил записку.

Протянутый клочок бумаги содержал короткую аккуратную надпись. Таким твердым почерком пишут только совершено спокойные, уверенные в своих действиях люди.

«Гектор. Однажды ты вытащил меня со дна и заменил мне отца. Спасибо тебе за эти несколько лет. Но вероятно, от судьбы не уйдешь. Прощай».

— Он оставил в комнате на столе свои документы, не явился на службу… А это очень плохо. Его могут объявить в розыск. Но даже не это самое сложное. Он был в таком состоянии… Ула, ради всего святого, если вы знаете хоть что-то!

Я уже не думая ни о каких приличиях, пусть даже символических, сползла и улеглась на кровать. Это было чересчур.

— Ничего не знаю, — глухо сообщила.

Пан Гектор еще немного помялся, совсем как тогда, на пороге комнаты из сна, не знаю, может хотел еще что-то сказать, может не поверил, но потом сухо откланялся и ушел.

Мастер Армед проводил гостя и вернулся ко мне. Озабочено потрогал прохладной рукой лоб.

— Мастер… — голос какой у меня обыкновенный, будто ничего и не происходит, и не происходило, да и не будет происходить.

— Мастер. У вас нет с собой яда?

Рука на лбу дрогнула.

— Пусть даже самого мучительного? А?

— Ула, успокойтесь.

— Не-ет. Меня зовут Мариза, мастер. Не вздумайте ошибиться еще хоть раз! Слышите? Мариза!

На мои истошные вопли он никак не прореагировал.

А через минуту я уже от всей души извинялась. Рыдала, прижимая его руку к лицу и думала, как все глупо…

И почему так получилось?

Утром мастер провожал меня с женщинами в деревню неподалеку от столицы, откуда должен был уйти обоз к Турлянским землям, где я проведу следующие несколько лет своей жизни. Передал заросшему пушистой бородой сопровождающему обоз мужику бумаги, посадил меня в телегу, где уже сидели женщины со связанными руками и ногами, потеснился и ждал, пока связывали руки мне. На прощание шепнул на ухо.

— Береги тебя звездная богиня, девочка!

Помниться, я даже смогла сказать ему спасибо.

Очередная весна принесла с собой изобилие мелких голубых бабочек. Так много, что по вечерам они покрывали собой землю, будто живой движущийся ковер. Тося боялась ходить по двору, чтобы ненароком не придавить десяток-другой. Роксана смеялась — это же просто жучки! Сотню задавишь — две сотни народится! Тося слушала, но все равно наступать опасалась — совсем недавно ей исполнилось пятнадцать, а в таком возрасте даже короткая жизнь крошечного мотылька все еще имеет некую необъяснимую ценность.

Несмотря на то, что Тося была одной из нас, жизнь с ней обошлась куда как милосерднее. После смерти отца и разорения семьи она сразу попала сюда, на тканое производство мадам Юдиты, потому даже не представляла толком, куда еще могла загреметь. Ну а мы с Роксаной старались не пугать лишний раз. Зачем пятнадцатилетней девчонке знать, что детство может заканчиваться не как у нее, а совсем по-другому? Зачем, ведь сейчас она даже спала спокойно, без кошмаров? Наши кровати стояли рядом, в самом дальнем углу длинного барака с низким деревянным потолком. Мы сдвинули их, чтобы спать было теплее, да и так безопаснее. Тося спала посередине, Роксана у стенки, а я с краю. Сначала, когда я тут только появилась, меня прикрывала собой Роксана, так как считала себя старшей и более опытной. Наверное, в каком-то смысле так и было, Роксане исполнилось тридцать, она — вдова, которую по неопытности после гибели мужа быстренько обчистили его кристально честные компаньоны. Когда я появилась в бараке впервые, Роксана по каким-то одной ей известным причинам сразу взяла меня под свою опеку, а когда спустя три года осенью на пороге появилась хрупкая бледная Тося, то без раздумий облагодетельствовала и ее тоже.

Но несмотря на боевой характер, Роксана не могла справиться со всем одна, например, пойти против своры Гиены, тощая такая тетка с длинными крючковатыми пальцами и острым, загнутым как коготь носом. Она ненавидела буквально всех, а особенно молодых и красивых. Если бы не подаренный шайнарским послом амулет, мне пришлось бы непросто. Но к счастью он работал бесперебойно, потому с краю спала я. Попробовал бы кто сунуться!

Как ни удивительно, мордобой — единственное насилие, которое мне грозило на ферме. За это я благодарила уже мастера Армеда. Его родственница, пожилая и невозмутимая, как безветренная погода мадам Юдита оказалась лучшей хозяйкой, которая только могла появиться у осужденного королевским судом! Работали мы много, но кормили нас хорошо, сытно, без причины не били, больными на работу не гнали и даже устраивали иногда выходные дни и праздники. Следили, чтобы внутренние разборки не доходили до членовредительства и изнасилования.

Все работники считали, что им повезло просто безмерно, еще бы, такая человечная хозяйка! Если бы еще не Гиена с ее бандой…

Жизнь наша разнообразием не отличалась — весной и летом работа на полях зуты, осенью — сбор выращенных похожих на тугие клубки пуха плодов, зимой — их переработка и создание ткани. С утра завтрак, работа до обеда, сухой паек, съеденный в посадке вдоль узкого поля, работа до вечера, возвращение на телеге к баракам, ужин и немного свободного времени.

Первые пару месяцев я плохо помню, было не до чего. В день прибытия, когда меня только затолкали в барак, Роксана застолбила место рядом с собой, подхватила с земли мои вещи, отвела к кроватям и что-то долго говорила. Ни слова не помню! Но вроде она объясняла, что ей скучно одной, а окружающие лица больше напоминают ей представительниц отары овец. А у меня лицо пока не такое тупое.