Анастасия Туманова - Невеста Обалуайе

Оба молча разглядывала хилые, блёклые ростки. Думала о бабушке. О своём сне. О себе самой, идущей в пылающем лунном свете по старой лестнице под пронзительные птичьи вопли…

Янтарные глаза Йанса смотрели на Оба в упор. Казалось, мулатка читает её мысли.

– Сны не снятся просто так, дочь моя, – негромко напомнила она. – А когда в сновидения приходят покойники, от них тем более не стоит отмахиваться. Если хочешь, я обращусь к эгунам на завтрашней макумбе [20] Макумба – богослужение в кандомбле. Обряд, во время которого ориша спускаются к людям и воплощаются в Дочерях Святых, входящих в транс. .

– Не беспокой мёртвых, – поспешно отозвалась Оба. – Может быть, сон больше и не вернётся.

– М-мф… А что делать с этим? – Йанса недоверчиво воззрилась на склизкую кучку проросших бусин. – Посмотри: они как будто сделались больше… Дьявол, я ничего не понимаю в растениях! Это фикус? Или авокадо? Надо спросить у дона Осаина [21] Осаин – ориша растений и лекарского дела, покровитель врачей. … Может, лучше выбросить всё-таки? В сейфе у Нана Буруку не могло оказаться ничего хорошего! И этот илеке с каури – тоже её!

– Но они же пролежали в шкафу столько лет… – Оба, распутав и отложив подальше лиловый шнур, осторожно перекладывала проросшие семена в подол платья.

– Как хочешь. – Йанса с сомнением наблюдала за её действиями. – Но на всякий случай положи рядом с ними ножи Огуна [22] Огун – единственный из пантеона ориша, способный противостоять Нана Буруку. Согласно мифологии, он запретил железным ножам участвовать в жертвоприношении для Нана, и поэтому все обряды в честь Нана Буруку совершаются керамическими или деревянными ножами. , чтобы Нана Буруку не навредила тебе. И, если что, – сразу же звони мне!

– Конечно. – Оба пошла проводить Йанса до машины. – Спасибо тебе! Давай заверну с собой акараже!

Йанса пренебрежительно наморщила нос, но, когда Оба положила на сиденье «тойоты» пакет с пончиками и термос с кофе, скупо улыбнулась и кивнула. Вскоре красная машина Йанса скрылась в утренней дымке на холме. Оба помахала вслед и вернулась в дом. Она едва успела вывалить проросшие семена в миску, как в кухню ворвались её юные помощницы: хрупкая, изящная, чёрная, как гагат, Теа и жизнерадостная, плотненькая мулатка Ясмина.

– Дона Оба, доброе утро! Мы ведь не опоздали? Дон Огун уже уехал? Не скучайте, полковник скоро вернётся, он без вас жить не может! Там, снаружи, между прочим, уже сидят! Пирожки с жойябадой можно подавать?

– Да, Ясминья, забирай… Дон Закариас уже пришёл? Отнеси ему кофе и «А Тарде»! Подавай акараже! Теа, ставь кипятить воду! Банановые болиньос [23] Болиньос – печенье с бананами и пряностями. вон там, в розовой бумаге… За работу, дочери мои!

О своей находке Оба вспомнила лишь вечером. Ростки после целого дня, проведённого на солнечном подоконнике кухни, как будто разом вытянулись, оформились и окрепли. На зазеленевших плотных стеблях расправились глянцевитые листочки. Сильные корни сцепились между собой, словно в жестокой драке.

– Нет, шпана, так дело не пойдёт, – строго заметила Оба. – Надо вас как-то пристроить! У меня на вас не хватит места – так что будете расти по всему Бротасу!

Оба извлекла из буфета дюжину пластиковых стаканчиков и пошла накопать земли в патио. Когда над крышами квартала взошла луна, на кухонном подоконнике выстроились шестнадцать заполненных землёй стаканчиков, из которых торчали крепкие ростки. Одно растеньице Оба посадила во внутреннем дворе ресторана. Два саженца унесли с собой Теа и Ясмина. Ещё один был подарен постоянному посетителю дону Закариасу. Подумав, что надо как можно скорей раздать и остальные, Оба закончила уборку, спрятала в холодильник остатки еды, залила водой фасоль на завтра, ушла в спальню и спокойно спала до самого утра.

Наутро оказалось, что росток в патио вытянулся на добрый метр, расправил тонкие ветви, оброс листочками и весело шевелил ими на ветерке. Теперь было видно, что это – гамелейра.

– Святая дева… – пробормотала оторопевшая Оба. – Ничего себе! Если и дальше так пойдёт, его корни поднимут дом! И у меня окажется ресторан на дереве!

– Это колдовство, дона Оба, вот что я вам скажу! – философски изрекла Ясмина, выплёвывая на тротуар комочек жвачки. – Тот, что вы подарили мне, за ночь тоже разросся так, что корни разбили горшок! Пришлось звать Зе, рыть яму во дворе и перетаскивать его туда! Дона Кармела взглянула на него и сказала, что сам Ироко сошёл в Бротас! Дона Кармела – Мать Святого [24] Мать Святого – старшая жрица в кандомбле. , ей можно верить! Может, попросить Ироко о том, чтобы мой Зе перестал заниматься чепухой и нашёл, наконец, работу?

– Просить ориша, дочь моя, надо только о возможном, – задумчиво возразила Оба. – Попроси лучше здоровья для своего малыша!

– И в самом деле! – обрадовалась Ясмина и, сняв с запястья илеке Йеманжи, ловко привязала его к веточке молодой гамелейры. Когда поздним вечером Оба вышла с огромной бутылкой воды, чтобы полить деревце, на его ветвях красовалось уже три илеке и несколько ленточек. Некоторое время Оба молча разглядывала подношения. Затем ушла в дом. Вернулась с тёмно-синей полоской трикотажной материи, отрезанной от футболки Огуна. За поясом у Оба торчал старый, слегка тронутый ржавчиной ритуальный нож. Она осторожно привязала приношение к шершавой ветке. Вкопала нож Огуна лезвием вниз у корней дерева. Вздохнув, попросила:

– Пусть мой мужчина останется живым. И пусть у Шанго родятся здоровые дети. Ошун [25] Ошун – ориша речной воды. Символизирует женскую любовь и красоту. Одна из жён Шанго. должна родить со дня на день, присмотри за ней. Это ведь не очень много, правда, Ироко?

– Ироко! Боже! Будь ты проклят! Только этого мне не хватало!

– Нана?.. – дон Ошала [26] Ошала (Обатала) – старейшее божество кандомбле, согласно мифологии – отец всех ориша, олицетворение мудрости, добра и справедливости. Муж Йеманжи, затем – Нана Буруку. неловко приподнялся на локте. Сонными глазами уставился на жену, сидящую рядом в постели спиной к нему. – Нана, в чём дело? Что случилось? Кого ты проклинаешь?

– Ничего, Ошала, – не оборачиваясь, ровным голосом ответила Нана Буруку. Ничего. Мне приснился плохой сон. Спи, любовь моя.

Помедлив, Ошала улёгся вновь. Легла и Нана. Но, едва дождавшись ровного дыхания мужа, она бесшумно спустила ноги с постели и пошла в свой кабинет. Там, не зажигая света, на ощупь включила компьютер, шепча:

– Боже, зачем? Боже мой, мама, зачем? Ты ведь уже умерла, так оставь же меня в покое! Боже правый, как это могло получиться?..

На мониторе компьютера с калейдоскопической быстротой сменялись картинки. Оба, сидящая в постели с широко открытыми глазами… Хмурое коричневое лицо Йанса в утреннем свете… Обе женщины, поднимающиеся на чердак старого дома… Распахнутый древний шкаф. Проросшие зёрна ожерелья, при виде которых Нана Буруку схватилась за голову и беззвучно, страшно и отчаянно выругалась. Шестнадцать пластиковых стаканчиков, заполненных землёй. Крепкие зелёные ростки с глянцевитыми листочками. Деревца, тянущиеся к солнцу, – одно, другое, третье, четвёртое… Возле ресторана «Тихая вода», у террейро матери Кармелы, в патио магазина, во дворе многоквартирного дома, у рыбной лавки, возле автострады, у бензоколонки…