Наталья Бульба - Целительница

Изменить я ничего не могла, а значит, не стоило лишний раз нервничать.

Когда вернулся проводник, принеся на подносе большую глиняную кружку с чаем и тарелочку с печеньем, я вновь мечтательно улыбалась. Словно была уже там, где меня ждало прекрасное будущее.

Я все-таки задремала. Уже после завтрака.

Поев, сначала взялась за книгу о практике использования диагностических магем — к поступлению готова, но знания лишними не бывают, потом, сообразив, что вынуждена по второму разу перечитывать один и тот же абзац, решила все-таки прилечь.

Раздеваться не стала, только сняла пиджак — одежда не мялась, зачарованная мной самой, да и постель не расправила, лишь накинула на ноги край одеяла, чтобы ступням не было прохладно.

Сон, в который буквально провалилась, оказался спокойным. Легким. Беззаботным. Дорога уже делала свое дело, еще не избавив душу от тревог, но уже щедро делясь обещанием чего-то светлого и прекрасного.

Жаль, отдых получился коротким.

Проснулась я резко. От шума. В коридоре кто-то громко разговаривал. Хлопали двери…

Сердце дернулось — в таких поездах, как этот, чужой покой без веских оснований не нарушали, — но тут же забилось ровно. Столь острого чутья на опасность, как у отца, у меня не было, но, если грозила беда, я все равно ощутила бы.

Опустив ноги, села. Нащупала туфли, надела, предпочтя пусть так, но быть готовой к неожиданностям. Оправила блузку.

Вопреки ожиданиям, в мою дверь так и не постучали. Забарабанили в соседнее купе.

— Целитель есть? Нужен целитель…

Меня вроде и отпустило — мелькнуло опасение, что могли выследить, — но ненадолго, вновь вернулась тревога. Не случись что-то серьезное, вряд ли бы в голосе проводника так явственно звучали панические нотки.

С сомнениями, что делать в этой ситуации, я справилась быстро. Назвать меня целителем трудно — еще учиться да учиться, но помочь продержаться до ближайшей станции, пользуясь знаниями, полученными от отца — полкового лекаря, скорее всего, смогла бы.

— Что случилось? — открыв дверь, выглянула я в коридор.

Любопытной оказалась не я одна. У соседнего купе стояла молодая женщина.

Лицо приятное, располагающее, волосы аккуратно причесаны. Дорожное платье по последней моде, да и украшения, хоть их и немного, подобраны со вкусом. Вроде есть, но в глаза не бросаются.

Если что и портило образ, так некоторая суетливость, как у завидевшей блестящее сороки, и бегающие в предвкушении глазки.

Я хоть и юная, но попутешествовать успела. Да и отец с дядьками не упускали возможности учить видеть в людях даже то, что те скрывают от самих себя.

Такие, как эта дама, мне тоже встречались. С одной стороны, само благородство, с другой — только помани хоть чем-то напоминающим скандал, тут же растрещатся, картинно охая и ахая.

Чуть дальше у окна замерли двое мужчин, наблюдая за тем, что происходило в другом конце вагона. Оба в цивильном, но военное прошлое и в одном и в другом угадывалось без труда.

— Что случилось? — проводив взглядом скрывшегося в тамбуре проводника, обратила на меня внимание женщина, словно лишь теперь увидев. И, прижав руки к груди, добавила с придыханием: — Ребенок заболел. Говорят, совсем плох.

— Совсем плох, — так до конца и не решив, правильно ли намерена поступить, повторила я. Оглянулась, посмотрела на смятую постель, на лежавшую на столике книгу…

Я вполне могла спокойно вернуться в купе — о моих способностях в этом поезде никто не знал, так что некому и осудить, но вот прощу ли сама себе, что могла, но не пришла на помощь?

С другой стороны, отец просил не выделяться, оставаться в тени, пока полностью не освоюсь с новой личностью. И я понимала, что это правильно, но…

Я решительно покинула купе, не позволяя себе передумать. Привычно бросив на дверь защитное плетение, прошла мимо заинтересованно посмотревшей на меня женщины.

Идти недалеко — из одного конца вагона в другой, но сколько всего можно увидеть, сколько передумать за эти несколько секунд!

Мысли я тщательно гнала прочь — не до них сейчас, а вот не замечать оказалось сложнее. Привычка! Поэтому уже иначе, чем это было ранним утром, оценивала и деревянные панели, которыми обит коридор. И ковровую дорожку под ногами. И магические светильники, спрятанные в бронзовые бра. И даже аромат… что-то легкое, успокаивающее, избавляющее от тревог.

Когда оказалась рядом с мужчинами, оба словно поджались, пропуская.

В носу засвербело от запаха трубочного табака и хвои.

Но это я тоже отметила вскользь, обратив внимание больше на взгляд одного из них — цепкий, оценивающий, он вызвал вполне осознанное желание передернуть плечами, избавляясь от чужого интереса к моей персоне.

Мысленно пожелав ему долгой икоты — в проклятиях я была не сильна, но на душе сразу стало легче, — подошла к купе, из которого доносились приглушенные всхлипы.

Открыла шире дверь, тут же ощутив неприятный кислый запах, в котором чувствовалась какая-то травяная сладость.

Внутри было трое. Женщина, совсем молодая, сидела у окна. Когда я появилась на пороге, посмотрела на меня растерянным взглядом. Суетливо поправила воротник блузки, скривилась и тут же прикусила губу, сдерживая себя, чтобы не зарыдать.

Мать? Если судить по возрасту, то, скорее всего, да.

Мужчина стоял у постели ребенка. Высокий, слегка сутулый. Лицо не спокойное, но в глазах виделась уверенность, что все закончится хорошо.

Мальчик лет пяти…

— Когда это началось? — заставив мужчину отступить в сторону, наклонилась я к ребенку.

Бледные кожные покровы, испарина, кое-как затертые следы рвоты, частое, поверхностное дыхание…

Мальчик лежал на боку, поджав колени к груди, и тихо, как щенок, поскуливал.

— Минут тридцать назад, — ответил мужчина. — Мы выходили в ресторан, с ним оставалась няня…

— Где она? — Разворачивая диагностическую магему, я провела рукой над крохой.

Ладонь привычно закололо, перед глазами появилась невидимая другим картинка, окрашенная в опасные, черно-малиновые цвета.

Рот, пищевод, желудок, кишечник, сосуды, по которым текла кровь… И свой особый окрас, тонкими нитями расползавшийся по организму.

Яд!

— В соседнем…

— Отдыхали в усадьбе? — спросила я, пытаясь понять, что именно меня тревожило.

Отравление ребенка — особая история. Сложно говорить о злой воле. А вот о беспечности…

— В Изюево, это…

— Знаю, — вновь перебила я.

Продолжая удерживать магему, прикрыла глаза, вспоминая, где и когда видела подобное. И эти кровавые вкрапления, и эту мохнатую паутинку, которая как кокон окутывала тельце ребенка.

И ведь видела точно! И не сказать, что давно. Не раньше чем год-два назад, потому как до этого времени диагностическая магема мне в руки не давалась.