Татьяна Коростышевская - Незваный гость [litres]

Волков обыскал сундук Попович, отметил насечки на дамских шпильках и высокое качество нижнего белья. Мундир висел в углу комнаты на плечиках. Григорий Ильич не отказал себе в удовольствии представить, как поверх чулочков с подвязками и прочих кружавчиков надевается строгое чиновничье одеяние, и испытал острое, как клинок, возбуждение.

Бумагу, о которой упоминала Евангелина Романовна, изъятая ею в квартире покойного пристава, заметьте, незаконно, Волков опознал по девственной чистоте. Изымать не стал. Без трости чародейский лист тайн своих не откроет, потому пока интереса не представляет. Что еще? Очки? Чародейские стекла. Григорий Ильич нацепил их на нос, посмотрел на бумагу, достал из кармана коробочку с безделушкой. Здесь рун было изрядно. Водные арканы и воздушные переплетаются плотно мерцающими косицами. Артефакт довольно мощный, функционала пока непонятного. Но раз Попович его с собою на бал прихватила, вещица полезная.

Очки и лист Волков вернул на место, прихватил с пола под кроватью саквояж (сто тысяч денег просто так у нее валяются!) и вернулся в комнату к Геле.

До рассвета оставалось не более часа, времени на вылазку к одному известному погребу не оставалось, и посвятить его Григорий Ильич решил приятному ничегонеделанию. Поставил саквояж, сбросил на спинку кресла фрак и пристроился «к милке под бочок». Милейшее времяпрепровождение. Плоть вот только восстает, продолжения требует. Ну ничего, плоть мы пока усмирим по-джентльменски, после награду еще потребуем за свое благородство. Расскажем, в зеленые глаза глядя со страданием, каких сил нечеловеческих нам это стоило. Потом расскажем, даже и не завтра.

Попович во сне беседовала уже не с Семушкой, цирроз ему в печень, а с мачехой своей. Вроде как письмо писала. «Женихается к тебе господин Ливончик Соломон Леевич, пришлось для виду согласиться…» Григорий Ильич этой информации удивился изрядно. Гнум? Экий мезальянс. И матушка гнум? Это стало отчего-то последней каплей. Волков бессильно откинулся на подушку, сдерживая хохот.

Когда рассвело, Григорий Ильич без труда изобразил глубокий сон, дождался, пока Евангелина Романовна выйдет на двор, и быстро собрался. Написал вечным пером на найденном в бюро листе деловое послание, положил его на подушку, придавив футлярчиком. Хороший жест, дружеский. Попович решит, что на полу артефакт нашелся.

Степанов с мальчишкой хозяйничали на кухне, Волков приказал Федору оставаться в распоряжении надворного советника и вышел на Архиерейскую. Погреб находился на соседней улице, во дворе заброшенного бревенчатого дома. Пришлось обходить, не лезть же через заборы. Ночной снегопад прикрыл все следы, Григорий Ильич решил новых не оставлять, поглядел издали на чернеющий провал у голых кустов и отправился через Сапожный переулок к базарной площади. Там, не заходя в приказ, взял обычного извозчика, велел везти к господину Чикову. Апартаменты последнего располагались на Гильдейской, но в противоположном от хором Бобруйского конце. У Чиковых было неспокойно, слуги метались по дому, как потревоженные в курятнике несушки.

— Барин отсутствуют, — сообщил ливрейный лакей.

— А барыня?

Слуга потер свежий синяк на скуле.

— Не принимают.

Григорий Ильич кивнул, стукнул лакея по другой для симметрии и, втолкнув того в дом, возопил:

— Елена Николаевна, голубушка! Это Волков, вашего супруга товарищ!

Чикова спустилась по мраморной лестнице, запахивая парчовый необъятный шлафрок. Глаза толстухи были красны от слез.

— Что с Сережей?

Григорий Ильич увлек барыню в ближайшую комнату, оказавшуюся гостиной.

— Полноте, Елена Николаевна, все хорошо с Сергеем Павловичем. Я как раз его по одному служебному делу разыскиваю, вот и решился ранним утром вас потревожить. А он, что же, после бала домой так и не явился?

Чикова, вспомнив долг хозяйки, предложила гостю кресло, велела лакею на пороге не торчать. Разговор пошел приличный, осторожный. Григорий Ильич пытался выяснить местопребывание господина Чикова, жена его отвечала, что представления о том не имеет, что с бала приехала одна. Волков спросил, чем тревога ее вызвана. Елена Николаевна сказала, что никакой такой тревоги, что господину приставу показалось. Чаю гостю не предложили, уход восприняли с облегчением.

Надевая в прихожей пальто, Григорий Ильич пробормотал, будто про себя:

— Придется в другом месте Сергея Павловича поискать.

— Там и найдете! — взвизгнула хозяйка. — Непременно! В этом самом непотребном месте!

Волкова дамская истерика нисколько не фраппировала, он светски поклонился и вышел к поджидающему извозчику.

— В «Храм наслаждений», любезный.

Публичный дом принимал клиентов круглосуточно. Мадам еще не ложилась и приветствовала Григория Ильича с радостной сердечностью.

— А Сереженьки здесь нет, — ответила удивленно. — Он и не собирался к нам даже.

— Экая досада.

— Подождете? — подмигнула развязно Мишкина. — За утехами время бежит быстрее.

Волков посмотрел на нее, хмыкнул.

— Знаете, драгоценная Мими, а ведь не откажусь. Девушки-то у вас свободные имеются?

— Вам наилучших предоставим. Чего еще пожелаете? Ночка у вас, судя по виду, та еще была. Завтрак, ванну?

— Ничто от вашего взгляда не ускользнет. И то и другое, и пошлите кого-нибудь на мою казенную квартиру сменное платье прихватить.

До вечера новый пристав оставался в «Храме наслаждений», предложенная ему девица трудилась не покладая рук, то есть вовсе не рук, но не суть. Загранично воспитанный господин оказался сверх меры горяч и изобретателен.

Клавка пожаловалась хозяйке:

— Будто год цельный бабы не имел, все ему мало. Вас даже спрашивал. Клаудия, говорит, а мадам ваша клиентов вовсе не принимает?

— Всех уже перепробовал? — улыбнулась Мишкина.

— Зинку не захотел и Тайку тоже отправил. Молоды слишком, сказал, девочек совсем не желает. Зрелых форм ценитель.

— Ну, тобою-то не побрезговал.

— Два раза уже не побрезговал, — вздохнула Клавка, — и опять зовет.

— Ступай отдохни. — Мими приспустила с плеча кружево пеньюара. — Посмотрим, насколько со мною скакуна нашего горячего хватит.

Хватило изрядно.

— Невеста ваша как же? — спросила Мишкина после, без сил откидываясь на подушки. — Не ревнует?

— Ах, Маня… — Пристав похлопал женщину по плоскому животу. — Видишь ведь, до чего Ева меня довела? Вовсе до кипения. Разгорячит, заморочит, целовать разрешит, а больше ни-ни. А я ведь не железный. До того дошло, что на любую бабу броситься готов был. Вот нынче, ты только не смейся, чуть было с Чиковой в связь не вступил.

— С этой квашней? — расхохоталась Мими, поворачиваясь боком, чтоб обрисовать четкую линию бедра.