Шарлотта Янг - Оборотень

Только после того как королева уже переехала из Сэн-Джемса, где родился ее сын, в Вайтголь, – считалось, что опасность заразы совершенно миновала, и леди Огльторп могла представить на место Анну Якобину Вудфорд.

Анна припоминала это место, знакомое ей в детстве; в то время как она следовала за своей покровительницею в приемные комнаты, куда каждый день выносили ребенка на показ народу, которому, как предполагалось, он был так дорог, но который в действительности смотрел на него с ненавистью и подозрением.

Вайтголь в те времена был доступен для всех и хотя местами стояли гвардейцы-часовые, в их громадных гренадерских шапках, но все входили сюда без задержки. Члены парламента и великолепного вида джентльмены в париках, с распущенными локонами приезжали сюда, чтобы обменяться новостями; провинциальная родня горожан приходила поглазеть на все это великолепие, причем некоторые высказывали шепотом сомнение в подлинности ребенка; приходили также священники в своих черных мантиях с красными перевезями, в надежде получения каких-нибудь милостей; попадались и другие духовные, – один-два человека не более, в иностранного покроя платье и с тонзурами на голове; они прокрадывались быстрыми, неслышными шагами в королевский кабинет.

Леди Огльторп, привыкшая к придворной обстановке, прошла через всю эту толпу, наполнявшую великолепную галерею, и Анна следовала за нею, в то время как до нее долетали голоса, восхищавшиеся ее красотой и спрашивавшие об ней. Они достигли наконец приемной комнаты принца. То есть его дневной детской, где их встретила привлекательного и кроткого вида дама, которая обняла леди Огльторп, и та представила Анну, леди Стриклэнд, второй гувернантке принца, как вновь назначенную колыбельную под няньку.

– Я рада вам, мисс Вудфорд, – сказала эта леди, взглянув с некоторым удивлением на красивое лицо Анны и на се изящный реверанс. – Вы молоды, но я надеюсь, рассудительны. Это очень важно.

Следуя за своей путеводительницей к какому-то алькову на возвышение в две ступени, Анна увидела перед собою небольшую группу леди и джентльменов, стоявших полукругом около трона, перед которым была нянька с ребенком на руках, которого ласкала сидевшая на троне дама. Ее чудные черные глаза и волосы, бледный, как слоновая кость, цвет лица, величественная, изящная осанка, длинная тонкая шея и великолепная фигура – все это, казалось, только выигрывало от простого утреннего костюма, в котором она была, состоявшего из белого пеньюара и чепчика; и по первому своему впечатлению, Анна не удивлялась, что Перегрин приходил в такой восторг от нее. Бедный Перегрин! Воспоминание о нем точно кольнуло ее в сердце, после того как она сделала низкий реверанс перед королевой, и остановилась в молчании в конце длинной комнаты, наблюдая все окружающее ее.

Несколько придворных кавалеров стояли около входной двери, и один из них назвал имя леди Огльторп. Комната была так велика, что Анна не расслышала его, и она видела только, что королева встретила ее милостивой улыбкой, в то время как та опустилась на колени и поцеловала ее руку. После довольно продолжительного разговора между ними, во время которого леди Огльторп сидела на низеньком табурете у ее ног, последняя знакомая подозвала к себе Анну и представила ее королеве, почтившей ее наклоном головы и несколькими, едва слышно произнесенными словами.

После того было возвещено о появлении его величества, и Анна, следуя, общему примеру, отступила несколько шагов назад с низким реверансом и увидела высокую, подвижную фигуру короля, своего крестного отца, с его смуглым лицом, под большим черным париком, с длинными локонами. Он отвечал на приветствие леди Огльторп, и его лицо осветилось улыбкой, совершенно изменившей его выражение, в то время как он взял на руки ребенка; но малютка закричал и его унесли, между тем как король стал расспрашивать леди Огльторп об кашице на воде, которою до сих пор выкармливали ребенка и против которой она сильно восставала.

Прежде чем король вышел из комнаты, леди Огльторп не забыла представить ему его крестную дочь, Анну Якобину Вудфорд, и девушка сделала самый низкий реверанс, чувствуя перед ним больший трепет, чем перед королевой с ее прелестным лицом.

– А! воскликнул король. – Я помню бравого Виля Вудфорда. Он отличился под Соутвольдом. Хорошо, если он оставил после себя такого же сына. Есть у вас брат, молодая мистрис?

– Нет, ваше величество, я единственное дитя.

– Жаль, – сказал он ласково, и добродушная улыбка мелькнула на тяжелых чертах его лица. – Это слишком хорошая порода, чтобы прекратиться. Вы католичка?

– Я воспитана в англиканской церкви, ваше величество.

Его величество был уже менее доволен, чем прежде, но только сказал: – А! и еще моя крестница! Это нужно поправить, – и отпустил ее.

После королевской аудиенции вновь поступившая нянька была представлена главной гувернантке, графине Повис, красивой, с мягкими манерами даме, которая, впрочем, была почти столько же удалена от нее, как и сама королева. Затем она должна была принять формальную присягу перед гофмейстером на верность маленькому принцу.

М-рис Лэбади была главной нянькой и одновременно женою собственного королевского камердинера, француза. Это была полная, добродушная англичанка, совершенно поглощенная заботами о порученном ей ребенке, и она по-дружески приветствовала свою новую подчиненную, что показалось даже странным Анне, считавшей себя выше ее по общественному положению, выразила уверенность в ее аккуратности и благоразумии, и позвала мисс Дюнор, чтобы та показала комнату мисс Вудфорд. Сокращенное название мисс, как-то странно, даже обидно звучало в ушах Анны, но оно только что начинало входить в употребление при обращении к молодым девушкам, хотя официально их по-прежнему называли мистрис.

М-рис или мисс Дюнор была бледная девица, с серыми глазами, несколькими годами старше Анны, и имела совершенно французский вид, хотя отлично говорила по-английски. В костюме ее преобладали белый и синий цвета, и у пояса ее висели четки и крест.

– Сюда, – указывала она дорогу, быстро подымаясь по крутой деревянной лестнице. – Мы спим наверху. Это громадное, неуклюжее здание. Ее величество говорит, что это один из самых больших и неудобных дворцов, в каком ей приходилось бывать.

Открыв тяжелую дверь, она ввела ее в большую комнату с выцветшими коврами и двумя громадными деревянными кроватями с альковами, напоминавшими ящики. Отдельное помещение было в то время редкостью, и Анна не была особенно поражена этим, но комната эта, с ее тяжелыми коврами и занавесями, показалась ей душной в этот летний день. Две находившиеся в ней молодые женщины были заняты платьем, раскинутым на одной из кроватей.