Юлия Цыпленкова - По ту сторону мечты

— Откуда ты пришла, Ашити?

Я приподняла брови, обозначив удивление. Ответа на мои вопросы дать никто не спешил. Хорошо, пусть так.

— Я пришла из священных земель, — в который уже раз повторила я свой ответ.

— Как ты туда попала? Как пагчи могла попасть в священные земли?

Вот теперь я протяжно вздохнула. Похоже, упрямство в этой семье переходит по мужской линии. Еще один килим, как сказала бы Ашит. Хм… Мне вдруг пришло на ум, что Архам недурно держится. Тогда почему позволяет матери руководить собой? Он ищет ее поддержки, это я увидела, но не отступает от своей цели и не уходит от разговора, уже начав его. Или же так ему велела Селек? Вряд ли. Иначе нет смысла в присутствии Илана. Каан уже перетянул на себя внимание, и все слушают нас двоих, не вмешиваясь и не призывая не горячиться.

И, словно спеша опровергнуть эту мысль, заговорил младший советник. Голос его прозвучал более мягко, но вопрос остался почти что прежним:

— Где ты родилась, Ашити?

Повернув к нему голову, я ответила:

— Я родилась этой зимой по воле Отца в снегах на священных землях, и Ашит вдохнула в меня жизнь. Белый Дух наделил меня даром слова и своим благословением. Я — признанное дитя Белого дух. Меня принял саул, но отвергают люди.

— Кто же ты? Дух? — спросила Селек. Я расслышала в ее голосе насмешку, но лицо старшей каанши осталось благожелательным.

Улыбнувшись ей, я склонила голову:

— Я — человек из плоти и крови и верная дочь Белого Духа, как и все вы.

— Но не видишь в камне зла, — усмехнулся Архам.

Я вернула ему свое внимание и полюбопытствовала:

— Разве в камне есть зло? Его не больше, чем в бушующем огне или реке, затопившей пастбище и поселения.

— Но им повелевает Илгиз, — напомнил Илан.

— Если убийца сорвет цветок, разве станет цветок злом? Разве горы злы? Или же дом становится врагом своих обитателей, если его стены сделаны из камня? Камни, как и всё в этом мире, рождены Илсым. Скажи, уважаемая Селек, — я повернула к ней голову, — разве мать рожает дитя злым?

— Нет, — ответила каанша. — Зла нет там, где живет душа матери.

— Истинно, — ответила я, склонив голову. — Мать вкладывает в свое дитя душу. И только тот, кто превращает ее дитя в оружие, делает его злым. Верно? — Селек, чуть помедлив, кивнула, и я продолжила: — Но по-настоящему ли зло — дитя? Или же зло — тот, кто желает превратить дитя в оружие и, управляя, нанести вред кому-то с его помощью?

— К чему ты ведешь, Ашити?

Я вернулась в кресло. Мой взгляд теперь перебирался с одного лица на другое. Эчиль слушала с заметным интересом. Это удивило и порадовало. Если первая жена умела думать и делать выводы, то и в ее лице я могла найти союзника, даже, может быть, более подходящего, чем Мейлик. Хотя… Эчиль могла оказаться разумом, а Мейлик — душой каана, все-таки из всех он выбрал третью жену во время спора со мной. Встал за ее спиной. А вот Хасиль смотрела на меня с толикой пренебрежения, даже брезгливости. Мне подумалось, что тут замешана личная неприязнь, и виной тому внимание Танияра, который ухаживал за ней, но так и не сделал решающего шага. Хасиль мне точно не нужна. И я перевела взор дальше.

Илан смотрел на меня, в его глазах тоже был интерес. Нет, не тот, с которым мужчина смотрит на женщину, но интерес слушателя. Нихсэт, кажется, готов был поспорить, он даже поерзал, но продолжал молчать. Архам сверлил меня взглядом, но пока не вступал в дальнейший спор, а Селек, Селек покусывала губы. Ее взгляд был задумчив, но, кажется, думала она вовсе не о том, что я говорила, потому что взор ее снова стал изучающим.

Однако сдавать позиции было поздно, и я продолжила:

— Я веду к тому, уважаемый Илан, что в камне нет зла, оно есть в руке, которой дана власть над камнем. Я вновь говорю, что пожар может выжечь все поселение и унести многие жизни. Бурлящий поток с легкостью сомнет лодку и рыбака, сидящего в ней. Сломанное дерево придавит человека, сделав его несчастным калекой. Крыша может обвалиться и погрести под собой всё семейство, обитающее в доме, который она берегла от дождя и палящего солнца. Рырх задерет охотника, забывшего осторожность. Зимняя стужа заморозит насмерть. Сколько всего есть на свете, что несет в себе угрозу! Почему же мы ненавидим только камень? Лишь потому, что Илгизу дана над ним власть? Но ведь и Отец повелевает камнями. Он живет в каменной пещере, не опасаясь своего подлого и злого брата…

— Откуда тебе знать, где живет наш Отец, пагчи? — насмешливо спросила Хасиль.

Я повернула к ней голову, с минуту рассматривала, а когда вторая жена каана нервно потерла ладони, усмехнулась и ответила:

— Он был милостив и позволил мне войти в его дом. Я видела сияющую красоту его пещеры, и я видела Отца во всем его великолепии. А что примечательного в своей жизни видела ты, Хасиль?

— Ты врешь, пагчи, — резко и зло бросила она. — Белый Дух никогда не подпустит к себе грязную дикарку. Ашит выжила из ума, раз назвала тебя дочерью.

— Хватит, — сердито рявкнула Селек.

— Ум моей матери чище, чем твой язык, каанша, — холодно ответила я, продолжая глядеть в глаза Хасиль. — И моли Отца, чтобы тебе не пригодилась помощь шамана. Может, он еще захочет услышать тебя, после всего, что ты сказала. — После встала на ноги и посмотрела на мать каана: — Прости, Селек, мне пора уходить. Ты зря звала меня, твои родные не готовы видеть меня своей гостьей, а я больше не хочу терпеть их грубость. Милости Белого Духа.

Я направилась к двери, но старшая каанша встала у меня на пути. Она взяла меня за руки и виновато улыбнулась, но глаза смотрели испытующе, и сожалению я не поверила.

— Хасиль повела себя грубо, и она сейчас уйдет, — сказала Селек. — Останься. Я не хочу, чтобы ты думала, будто в доме каана живут люди, забывшие, как встречать гостя.

Я бы могла сказать, что в доме, где сам хозяин забыл, что такое гостеприимство, сложно упрекать в похожем грехе его домочадцев, но делать это, разумеется, не стала.

— Благодарю, — я приложила ладонь к груди. — Но день уже окончен, я устала и желаю отдохнуть. Доброй ночи, Селек, пусть Увтын хранит тебя от дурных снов.

— Пусть Увтын позаботиться и о тебе, Ашити, — она отступила, и я вышла за дверь.

Здесь я увидела ягира, имени которого не знала. Он не должен был заходить в дом, пост стражи располагался на улице у дверей и у ворот. Значит, пришел послушать, что происходит. Мы встретились взглядами, и я улыбнулась уже устало и искренне.

— Всё хорошо, — шепнула я. — Я возвращаюсь в дом Танияра. Здесь мне больше делать нечего.

— Тебя обидели? — спросил воин.

— Нет, — я усмехнулась, — это сделать непросто. Я увидела всё, что хотела.

Уже выйдя за ворота и отойдя от негостеприимного подворья, я остановилась, подняла лицо к небу и медленно выдохнула. Вот и побывала в гадюшнике. Впрочем, это было ожидаемо, а потому не стоит переживаний, а вот подвести итог тому, что я увидела, необходимо…