Юлия Цыпленкова - По ту сторону мечты

— Ашити!

— Проклятье, — выругалась я себе под нос на родном языке, сразу узнав голос, и обернулась. Меня догонял Илан.

Я видела, как за его спиной из тени шагнул Юглус, ждавший моего появления. Я едва заметно покачала головой, и ягир остановился, но скрываться не стал. Впрочем, Илан его не заметил раньше, не видел и сейчас. Он приблизился ко мне и развел руками:

— Прости нас, Ашити, — сказал младший советник. — Я не желал обидеть тебя.

— Я не обижена на тебя, Илан, — ответила я.

И это было правдой, потому что этот человек не говорил мне гадостей, да даже на Хасиль я не была обижена, разве что сердита за оскорбление моей названной матери, от которой я видела только добро. Несмотря на высокомерие шаманки, с которым она держалась, Ашит оставалась добрейшей и мудрейшей из всех, кого я узнала на этой земле, а может, и во всей моей жизни. Но в последнем я не могла быть уверенной, потому что не помнила никого из своего окружения. И даже те воспоминания, в которых появлялись мои родители, черноволосая девушка или мужчина из парка, возникший перед внутренним взором лишь единожды, я воспринимала, как ожившие картинки, не трогавшие ни сердца, ни души. Будто они не существовали на самом деле, а были лишь плодом моего воображения. Впрочем, сейчас не об этом.

— Могу ли я проводить тебя? — спросил Илан, заметно приободренный моим ответом. — Твои слова тронули меня, и я хотел бы поговорить об этом. Или рассказать о Курменае, где бывал несколько раз. Я готов говорить обо всем, о чем пожелаешь.

— Прости, но я устала и больше не хочу разговаривать, — сказала я и отступила на шаг. — Доброй ночи, Илан, добрых снов.

— Подожди, — советник поднял руку, жестом останавливая меня. Я склонила голову к плечу, ожидая, что он хочет сказать. — Ты все-таки обижена. Хасиль — глупая женщина. Она заносчива и спесива. То, что она сказала…

— Не тронуло меня, — прервала я своего собеседника. — Хасиль оскорбила не меня, она нанесла вред себе самой, присвоив право Создателя решать, кто достоин его внимания, а кто нет. Мне нет до нее дела, ответ каанша будет держать перед Отцом, когда придет ее время.

— Ты правда видела Белого Духа? — спросил Илан. — Какой он?

— Прекраснейший из всех, кого я когда-либо видела, — искренне ответила я. — Величественный и недосягаемый, но великодушный и мудрый.

— Он говорил с тобой? — интерес советника был неподдельным. Он даже подался ко мне, жадно вглядываясь в лицо.

— Однажды, — помимо воли улыбнулась я.

— И что Он сказал?

— Мое имя, — ответила я. — Он назвал мое имя.

— И?..

— И всё, — усмехнулась я. — Отец, позвав, пробудил меня. Ты разочарован? — вопрос вышел ироничным. — Кто я, по-твоему, Илан? Шаманка? Белый Дух говорит со своими служителями, а я всего лишь одна из его дочерей.

Мужчина заметно смутился. Похоже, он и вправду ожидал нечто грандиозное, что-то вроде откровения, однако не услышал ничего потрясающего. Хотя тут как посмотреть. Вряд ли Белый Дух к кому-то из знакомых советника обращался по имени, как и к нему самому. Так что даже одно только имя человека в устах Создателя — уже нечто невероятное.

Впрочем, советник быстро справился с собой и подступил ко мне почти вплотную. Он поднял руку, намереваясь коснуться моего лица, но я снова отступила, и Илан больше не предпринимал попыток дотронуться до меня. Теперь он рассматривал меня в свете масленых светильников, расставленных на улицах Иртэгена.

— У тебя зеленые глаза, — заговорил советник, и я уже готова была обреченно вздохнуть, однако он продолжил: — Но ты совсем не похожа не пагчи. Даже на полукровку. Ты тоньше дикарок. Они сильны и грубы, потому что пагчи растят воинов, не разделяя детей на мальчиков и девочек. Будь ты дитя пагчи, ты не была бы такой нежной и хрупкой. Но и таганам ты не принадлежишь, потому что ни один таган не принял бы дочь пагчи, поэтому их оставляют в племени. Таганы не мешают свою кровь с другими народами. А еще твои руки… Они не знали тяжелой работы, а если и знали, то так мало, что не огрубели. — Илан ненадолго замолчал, а после спросил: — Откуда же ты пришла, Ашити?

— Из священных земель, — повторила я. — И это чистая правда, как и то, что Ашит — моя мать, как и то, что Белый Дух являлся мне. Но даже если бы я была пагчи, я всё равно осталась бы дочерью Праматери — Илсым и Создателя. Белый Дух создавал этот мир для жизни, а не для вражды, он признал все творения, появившиеся на его землях, и только люди не могут принять тех, кто отличен от них… хотя бы цветом глаз.

— Мне нравятся твои глаза, — улыбнулся Илан, и я снова отступила, увеличив расстояние между нами.

— Пусть Увтын дарует тебе добрые сны, — произнесла я и направилась прочь.

— Ашити…

— Она не желает продолжать разговор, — услышала я голос Юглуса и уже не стала оборачиваться, предоставив ягиру разбираться с советником каана.

А вскоре он сам нагнал меня. Мы остановились перед воротами, ночью звать в дом мужчину я уже не стала.

— Что они говорили тебе? — спросил Юглус. — Почему он просил прощения?

— Поговорим завтра, — ответила я, скрыв зевок тыльной стороной ладони. — Я и вправду устала, и у меня появились новые вопросы.

— Хорошо, Ашити, — кивнул воин. — Я расскажу тебе то, что знаю.

— Доброй ночи, Юглус, — улыбнулась я.

— Пусть Отец хранит тебя, Ашити, — ответил ягир и направился прочь.

А как только я вошла в ворота, из них вышли два других воина, которые будут охранять мой покой до утра. Танияр берег свою гостью, он заветы Белого Духа помнил лучше своего брата.

— Я же говорила — не ходи. Надо-надо, теперь вот… повадился.

На стол передо мной полетел букетик, собранный из полевых цветов. Впрочем, садовых и оранжерейных цветов в Белом мире попросту не было. Букет неожиданно громко ударился о столешницу, и мы с Сурхэм одновременно перевели на него взгляд. Я взяла цветы в руки, оглядела их и вытащила из середины серьги, подвешенные на бечевку, которой букет был перевязан. Усмехнувшись, я покачала головой:

— В изобретательности ему не откажешь.

— Что ты сказала? — Сурхэм перевела взгляд с подарка на меня.

— Говорю, что надо вернуть серьги Илану, мне они не нужны, — ответила я и протянула украшение прислужнице. — Найди его и верни. Только в лицо не кидай, это плохо и грубо.

— Что ж, кланяться ему что ли? — проворчала женщина.

— Нет, просто верни. Скажи, что я благодарю, но принять не могу.

— А заупрямиться?

— Сунь в руку, повесь на чей-нибудь забор или подари женщине, которая первой попадется на глаза. Он должен понять, что мне не нужны его подарки.

Еще мгновение полюбовавшись на серьги, я протянула их прислужнице. Они и вправду были недурны. Не громоздки, не велики, как большинство украшений, достаточно изящны, и я бы с удовольствием надела их, если бы этот дар преподнес другой мужчина.